По скорбному пути. Воспоминания. 1914–1918

Я внимательно наблюдал в бинокль за всем, что делалось впереди. Немцы держали под огнем 12-ю роту, но сами не переходили в наступление. Я тоже колебался, не зная, на что решиться. Наступать со своей одной ротой было бессмысленно, нас всех перебили бы раньше, чем мы успели бы дойти до 12-й роты, и это не принесло бы никому никакой пользы, и жертвы были бы напрасны. Но торчать тут, на опушке леса в то время, когда кругом все наши отступали, было тоже неприятно. Да и до каких пор тут сидеть? Мгновениями мне казалось, что и капитан Шаверов со своими двумя ротами уже отступил, а посланец, может быть, по дороге к нам где-нибудь убит шрапнелью, а мы тут ничего не знаем. Вообще все было, как это и бывает часто в бою, жутко, неопределенно и полно всяких неожиданностей. Но вскоре сама обстановка подсказала мне, что делать. Слева местность была пересеченная. Местами был лес, местами горушки. Это были хорошие подступы для противника, и оттуда скорее всего можно было ожидать наступления врага, который мог бы зайти в тыл 12-й роты и окончательно ее отрезать. Тем более что, как казалось немцам, опушка леса нами не была занята. Очевидно, и 3-я рота, стоявшая правее нас за дорогой, держалась скрытно. Я часто наводил бинокль влево на эту пересеченную местность, откуда ожидал наступления немцев. И я, оказывается, не ошибся. Из-за бугра вдруг показались германские колонны, которые начали спускаться в лощину между нашей опушкой и 12-й ротой с явным намерением отрезать последний путь ее отступления. Вот теперь я знал, что мне было делать. Я загорячился. Хотел сначала сам бежать за ротой, но потом передумал.

– Василенко! Видишь, вон немцы прут на нас?..

– Точно так, вижу…

– Бегом отправляйся к прапорщику Муратову и скажи, чтобы подвел цепь к опушке, но не доходя немного опушки лечь на землю и ползком добраться до самой опушки. Ты свой пулемет тоже приготовь, только без моей команды не стрелять! Все понял?

– Точно так!..

– Ну, с богом!..

Сам же я не отрывал глаз от бинокля.

Колонны германцев, как темно-синяя саранча, скользили по скату и уже сгустились в низинке, скрытой от глаз 12-й роты, но отлично видимые нам. Затем немцы потоком устремились, постепенно разливаясь в ширину по лощине, наперерез между нами и 12-й ротой. Наступил решительный момент. От волнения у меня даже задрожали руки. Сердце учащенно билось. Я входил, как говорится, в азарт, тем более захватывающий, что немцы и не подозревали, какой им тут готовится сюрприз. С минуты на минуту я ожидал подхода прапорщика Муратова с людьми. Мне казалось, что он слишком медлит, и это меня раздражало. Но вот в лесу, уже совсем близко, раздались треск сухих веток, шуршание травы… Это подходил прапорщик Муратов с ротой. «Наконец-то!» – как ребенок обрадовался я. В тот же момент между деревьями показались ползущие солдаты с винтовками в руках, которые благодаря защитной одежде почти сливались с общим зелено-серым фоном. Таким образом, цепь скрытно добралась до самого края опушки и, прикрываясь где кустиками, где стволом дерева, заняла стрелковую позицию. Пулемет установили на левом фланге. Я отполз несколько шагов назад и стал за сосну, откуда хорошо было видно все, что делалось впереди.

Немцы между тем продолжали наступление, все шире заливая лощину. Колонны их колыхались как волны; на солнце сверкали штыки. В бинокль было так отчетливо все видно, что, казалось, будто немцы были тут совсем близко. Я весь был во власти момента. Требовалась огромная выдержка, выработанная боевым опытом, чтобы использовать удачно момент и нанести врагу поражение. К тому же жгучее чувство ужаса перед нависшей смертельной опасностью еще более усложняло и без того сложный, мучительный процесс в душе под влиянием обстановки боя. Вероятно, подобные же острые чувства переживали и мои солдаты, но, разумеется, они еще менее, чем я сам, могли отдать в них отчет, особенно в описываемый мною момент. Но видно было только то, как они горячились. А некоторые даже не могли утерпеть и, обращаясь ко мне, говорили:

– Ваше благородие! Дозвольте стрелять!

– Не сметь стрелять! – грозно воскликнул я.

Солдаты повиновались и терпеливо ожидали моих приказаний.

Немцы наступали… До них уже оставалось шагов тысяча. Теперь уже, без сомнения, они были видны из окопов 12-й роты.

– Десять!!! – громко раздалась моя команда. Солдаты торопливо поставили прицел на 10. Замелькали затворы. Все замерли. Прошла секунда, другая… Ах, жуткий момент! Вдруг со стороны 12-й роты разом заработали два наших пулемета.

– Часто начинай!.. – каким-то не своим, диким голосом крикнул я. Сухо затрещали винтовки.

«Ту-ту-ту-ту-ту-ту…» – бойко застрекотал и мой пулемет. В нас ударили пороховые газы. Зашипели пули. Затаив дыхание, я уставился в бинокль. Ах, что это была за картина! Немцы попали под перекрестный огонь. Град наших пуль, подымая пыль, покрыл всю лощину, по которой наступали немцы. Они в панике заметались.

– Чаще, чаще, ребята! Не жалей патронов! – с увлечением кричал я.