По скорбному пути. Воспоминания. 1914–1918

– Так точно, действительный, ваше благородие.

Солдат мне понравился, и я вопросительно взглянул на Бовчука. Бовчук понял мой взгляд и тотчас ответил, опять по привычке, взяв под козырек:

– Надежный солдат, ваше благородие; за патронами послать под огнем или в разведку куда, он первый завсегда охотник…

– Молодец, Клопов! – проговорил я, ласково потрепав его по плечу. – Смотри же, от меня ни на шаг, куда я, туда и ты, понимаешь?

– Так точно, ваше благородие, постараюсь! – радостно воскликнул Клопов.

Я пошел дальше, а Клопов с винтовкой в руках, как кошка, следовал за мной по пятам.

Между тем день клонился к вечеру. Серая осенняя мгла смешалась с сумерками, в которых потонула окружавшая местность с австрийскими окопами, с разрушенными деревушками, с неподвижными трупами, валявшимися в разных местах поля сражения. Осенний ветер, напитанный мельчайшими дождевыми росинками, свистел в ушах, забирался под полы шинели, заставляя темные солдатские фигуры ежиться от холода.

Ружейный огонь, хотя и не прекращался, но все же не был таким частым, а главное, можно было вытянуться во весь рост, не боясь быть подстреленным почти в упор австрийской пулей. Под покровом темноты в окопах все зашевелилось. Легкораненые пробирались из окопов на передовой перевязочный пункт, который был приблизительно в полуверсте от боевой линии. Тяжелораненых несли на шинелях до самого левого фланга, до шоссе, откуда вел до развалин деревушки небольшой ход сообщения. Я распорядился, чтобы похоронили всех убитых.

Так кончился этот полный ужасов день. Это был первый день, проведенный мною в окопах. А сколько таких дней предстояло мне еще впереди! Какое неимоверное напряжение воли и нервов требовалось, чтобы достойно звания офицера исполнять долг чести и совести. А так хотелось иногда забыть все и броситься куда-нибудь бежать, бежать без оглядки подальше от этого грома, от этих стонов, от этого беспощадного насилия и крови…

Мне не хотелось идти в свой окопчик, так как враг был очень близко, и мое присутствие каждую минуту могло оказаться необходимым. Усталый и разбитый, я присел на обрубок дерева, лежавший в окопе, недалеко от того места, где стоял пулемет Василенко. Только теперь я почувствовал волчий голод. Ведь целый день у меня не было во рту ни крошки. Голова кружилась от слабости. Некоторые солдаты сидели на влажной соломе, притащенной в окоп из разрушенной и сожженной деревушки, и капались в своих вещевых мешках. Кто грыз сухарь, кто ковырял ножичком в консервной банке, кто просто жевал хлеб. Словом, каждый, как мог, утолял свой голод. В нескольких шагах от меня возился над своим рыжим ранцем, отнятым, вероятно, у какого-нибудь австрийца, и мой вестовой Клопов. Он стоял на коленях и потому казался совсем маленьким. Отрезав большой ломоть хлеба, он намазал его маслом, потом откупорил штыком консервную баночку. Затем, подойдя ко мне, протянул всю эту стряпню, и проговорил:

– Откушай, ваше благородие, чай проголодались.

Так просто и искренно вырвались у него эти слова, что у меня не хватило духу отказаться. Я поблагодарил и взял хлеб с маслом, а от консервов отказался.

В это время между солдатами пронеслась весть, что приехала кухня, которая остановилась за деревушкой в небольшой лощинке. Однако, несмотря на то что было очень соблазнительно поесть горячей пищи в такую сырую погоду, тем не менее охотников находилось мало, так как местность была ровная, а пули так и взвизгивали поверх окопа. Каждый инстинктивно соображал, что пока сбегаешь за котелком супа, то десять раз успеешь побывать на том свете. Поэтому известие о прибытии кухни было встречено довольно равнодушно. И только некоторые смельчаки, не обращая никакого внимания на дзыкавшие пули, спокойно вылезли из окопов и как ни в чем не бывало пошли через поле к развалинам деревушки. Это было самое опасное место.

– Ваше благородие, дозвольте и мне сходить за ужином! – весело воскликнул Клопов.

– Да куда же ты пойдешь?! Видишь, как стреляют! И охота тебе идти…

– Ничаво, нешто, приметят в такую темень?

– Ну, ступай…

Клопов схватил свой котелок и, легко выскочив наверх окопа, быстро исчез в сумерках. В это время австрийцы бросили несколько ракет. Ветер подхватил их, и они медленно спускались как раз над самыми нашими окопами. Мгновенно стало видно, как днем. Фигуры, побежавшие за ужином, тотчас очутились как на ладони. Австрийцы заметили их и открыли сильный ружейный огонь, думая, вероятно, что с нашей стороны готовится наступление. Огонь сейчас же перекинулся на другие участки фронта, и все кругом вновь закипело.

При свете ракеты я успел заметить, как Клопов подбегал к деревушке и потом шмыгнул за развалины, где он был в безопасности. Обеспокоенные австрийцы пускали ракету за ракетой, но на поле уже не было никого. Понемногу огонь ослабел. Я уже собрался идти на левый фланг роты, но в это время к окопу через поле, согнувшись, подходила какая-то фигура. Фигура в нерешительности остановилась и спросила:

– Братцы, где ротный?

По голосу я узнал Франца. Я почему-то обрадовался ему, как родному брату.