По скорбному пути. Воспоминания. 1914–1918

«Славный хлопец», – подумал я и, взглянув в сторону противника, пошел окопом на левый фланг. Местами окопы были настолько мелкие, что приходилось сгибаться чуть не до пояса, так как австрийцы все время поддерживали довольно частый огонь, и пули так и взвизгивали поверх окопа. Солдаты стояли редкой цепью и, несмотря на страшную усталость, словно нехотя постреливали в австрийцев и зорко следили за каждым их движением. Некоторые солдаты, присев на корточки на дне окопа, попыхивали цигарками. И на мгновение красноватый отблеск озарял их исхудалые, давно небритые мужественные лица. Ночь была темная и сырая. Накрапывал мелкий осенний дождичек. Из-за Сана светил наш саперный прожектор, острый угол которого чем дальше уходил вдаль, тем становился шире, мягко и бесшумно скользил вдоль боевой линии. Из ночной темноты при свете прожектора вдруг появлялись окопы, солдаты, ружья, местность впереди окопов. Но вот луч прожектора скользнул далеко в бок, и все снова потонуло во мраке. Однако ненадолго: на смену нашего прожектора взвилась зеленоватая австрийская ракета. Опять стало светло как днем.

То там, то здесь, как звезды, поднимались высоко в темное небо ракеты, освещая далеко вокруг местность, и их фосфорический блеск смешивался с ослепительным ярким лучом прожектора, который, как гигантский глаз, лениво передвигался вдоль линии окопов.

Всякий раз как прожектор или австрийская ракета освещали окружающее пространство, я останавливался и внимательно всматривался вперед. Я был твердо уверен, что с минуты на минуту австрийцы перейдут в наступление. Но вокруг на поверхности земли все было пустынно. Кое-где валялись неподвижные трупы убитых, зияли, как потухшие кратеры, воронки от снарядов и только ружейная трескотня да местами орудийная канонада указывали на тысячи человеческих жизней, зарывшихся в серую грудь земли.

«Господи! Хоть бы ночь прошла спокойно! Днем все не так страшно», – подумал я.

Но моему желанию не суждено было сбыться. Я уже подходил к самому левому флангу около шоссе, как меня охватило внезапное беспокойство. Ружейная стрельба из частой сделалась совсем редкой. Австрийцы перестали бросать ракеты почти по всему фронту, и все вокруг погрузилось в непроницаемую мглу. Как на беду в этот момент прожектор направил свой луч далеко вправо, где вдруг вспыхнула горячая перестрелка, свидетельствовавшая о том, что там закипал бой… Солдаты тоже зашевелились в окопах, очевидно, им тоже передались волнение и какое-то предчувствие надвигающейся опасности.

Все схватились за ружья, и темные силуэты солдат плотно прижались к стенке окопа, готовые встретить врага.

– Саменко, ты готов? – услышал я голос прапорщика Муратова.

– Так точно, ваше благородие! – ответил тот бойко.

– Николай Васильевич! Идите сейчас на правый фланг роты, так как там теперь нет офицера, – проговорил я.

Прапорщик Муратов, которого я едва мог различить в темноте, сделал мне под козырек и быстро пошел окопом на правый фланг. Вдруг впереди послышались какой-то неясный шум и отдельные возгласы, похожие на резкую команду, заглушаемые громом орудийной канонады, ружейной трескотней на участке соседнего полка. В это время вдоль фронта скользнул луч нашего прожектора, и из тьмы, словно из-под земли, выступили ярко освещенные густые толпы австрийцев, которые как волны текли к нашим окопам. Тотчас почти по всей линии раздались дикие крики наших:

– Наступление! Наступление! Австрияки! Бей!.. Стреляй!..

И вслед за тем все эти безумные крики покрылись бешеной стрельбой. Среди сплошной ружейной трескотни отчетливо стучали, то перебивая друг друга, то сливаясь вместе, пулеметы. Еще через минуту за Саном грозно сверкнули вверх, как гигантские углы, орудийные вспышки и мощные удары, один за другим прокатились тяжким эхом в ночном воздухе и покрыли собой ружейную стрельбу. Снаряды с воем, как стая невидимых чудовищных птиц, пронеслись над нашими головами и с громом где-то близко-близко впереди разорвались. Едва разорвались эти снаряды, как неслась уже вторая очередь, за ней третья… И через несколько секунд все смешалось в один какой-то неопределенный сплошной грохот, визг, шум, крики… Прожектор торопливо водил лучом вдоль линии фронта и среди тьмы резко выступали освещенные толпы австрийцев, среди которых было заметно замешательство; одни в страхе мялись на месте, другие с криками напирали сзади, некоторые в безумном порыве кидались вперед… Раненые и убитые как подкошенные падали на землю… Еще несколько минут такого страшного огня, и австрийцы не выдержали… Как лавина хлынули они назад, не добежав каких-нибудь пятидесяти шагов до наших окопов. Радость победы, как электрическая искра, пронеслась через серые солдатские ряды, и все, точно сговорившись, закричали дружное победное «ура». Я весь словно оцепенел от ужасов только что разыгравшегося ночного боя и от упоения победой. Сердце мое трепетно билось. Победа вдохнула во всех новые силы и бодрость духа.

– Молодец, Саменко, хорошо работал… – проговорил я и ласково похлопал по плечу бравого пулеметчика.