По скорбному пути. Воспоминания. 1914–1918

«Господи, помоги!» – подумал я, с ужасом взглянув вокруг себя. Только тот, кто испытывал на себе когда-нибудь этот адский артиллерийский огонь, только тот может понять, что значит отступать под таким огнем. Это было равносильно гибели, и если бы еще быть убитым на месте! Но быть раненым и попасть наверняка в руки врага… О, это ужасно! Дрожь пробежала у меня по телу. Но нужно было торопиться исполнить приказание, чтобы там ни случилось. Я крикнул Клопова, находившегося с другим моим вестовым в своем окопчике, неподалеку от меня, и велел ему передать мое приказание открыть самый сильный пулеметный огонь, а роте под прикрытием этого огня отступить к лесу.

– Слушаюсь, ваше благородие, – торопливо и в сознании важности момента ответил Клопов и, низко припав к земле, пустился бегом к нашей цепи.

Его маленькая юркая фигурка мелькала среди фонтанов земли от рвущихся гранат и низко нависшего шрапнельного дыма и, наконец, скрылась из виду. Враг, непрерывно поддерживавший этот страшный ураганный огонь, вероятно, считал нас всех уничтоженными и засыпанными землей. Густые цепи немцев смело подвигались вперед, так как артиллерия наша молчала, а редкий ружейный огонь нашей жиденькой, истощенной цепи не причинял им никакого вреда. Но вдруг точно из-под земли затрещали наши пулеметы; их меткий огонь опустошал ряды самоуверенного наступавшего врага. На минуту среди немцев произошло замешательство, а этого только и нужно было нам. В этот момент из окопов, низко согнувшись, вылезали наши уцелевшие бойцы и, захватив с собой раненых и пулеметы, отбежали на несколько десятков шагов назад и скрылись за складкой местности. Германские пулеметы пришлось оставить ввиду их громоздкости и тяжести, ограничившись только тем, что вынули и унесли с собой их замки. Германцы тотчас заметили наше отступление и открыли сильный ружейный и пулеметный огонь, но было уже поздно, мы скрылись из виду, и потому их огонь не приносил уже нам вреда. Было около пяти часов дня, когда моя рота подходила к лесу, куда капитан Шмелев приказал отступить. Здесь, у опушки леса собрались остатки нашего первого батальона. При моем приближении Шмелев с радостной улыбкой пошел мне навстречу.

– Черт возьми! А я думал, что вы попали со своей ротой в плен! – взволнованно проговорил он, протягивая мне руку. – Германцы прорвали третий батальон и заняли N, жду, жду вас… Эге! Где же это? Как будто германские разведчики впереди! – вдруг воскликнул капитан Шмелев, вскидывая к глазам бинокль. – А ну-ка, Василенко, заведи-ка на них свою машинку, видишь этих дьяволов в касках, вон они правее отдельного дерева цепочкой идут!

– Так точно, вижу, ваше высокоблагородие, – бойко ответил Василенко и, в минуту наладив пулемет, открыл огонь.

Цепь германских разведчиков тотчас исчезла.

– Батальон, вперед! – скомандовал капитан Шмелев, и батальон, свернувшись в походную колонну и выслав в стороны дозоры, двинулся лесной дорогой.

После дневного шума и грома, от которого болела теперь голова и в ушах звенело, странной и жуткой казалась эта святая тишина мирно дремавшего леса. В чистом, свежем воздухе пахло сырой землей и опавшими гнилыми листьями. Все мы, и солдаты, и офицеры, точно ожили. Мы были исполнены той особенной, чуть животной радости, той необыкновенной жаждой жизни, которая свойственна человеку, только что испытавшему смертельную опасность. Приходилось ли вам когда-нибудь, дорогой читатель, болеть какой-нибудь серьезной, опасной болезнью? Вспомните эти тяжелые, мрачные дни, когда вы лежите почти без движения на кровати в жару и в муках болезни… Смерть уже витает у вашего изголовья… Но вот наступил кризис болезни, с каждым днем вам становится лучше и лучше. Вы в первый раз вышли на воздух… А вокруг чудная, благоухающая, цветущая весна. Птички, цветы, зелень – все это кружит вашу голову, опьяняет вас, наполняет вашу душу необыкновенным восторгом и счастьем. И вам хочется, безумно хочется жить. Нечто подобное испытывали теперь и мы, только что вырвавшиеся точно из ада и очутившиеся под сенью тихого осеннего леса. Как кошмарный сон остались позади нас ужасы ожесточенного боя, неумолчный гром орудий, трескотня пулеметов, визг осколков рвущихся снарядов, стоны раненых… Но теперь вокруг все было так тихо, так хорошо. Душа рвалась к неведомому счастью… О, если бы этот страшный кровавый сон более уже не повторился!..

Глава III На Дунайце