По следу зверя

Быть военным Афанасий никогда не мечтал. Война — это всегда опасно. Карьеру собирался построить на ином поприще. Впервые о своем будущем задумался в старших классах после прочтения небольшой заметки в одной из областных газет. В ней автор рассказывал о жизненном пути известного хозяйственника Лазаря Моисеевича Кагановича, который из простого малограмотного паренька, родившегося в глухой украинской провинции, быстро дорос до видного советского деятеля. Афанасий решил идти тем же путем. Получив экономическое образование, юноша успешно окончил и партийную школу, где готовили агитаторов и районных руководителей. Работать он начинал в одном из отделов Министерства сельского хозяйства республики, а через два года был назначен вторым секретарем райкома партии. Правда, далеко от столицы, но это Афанасия совсем не смущало. Многие функционеры начинали выстраивать карьеру с периферии…

18

Дождавшись, когда отряд скроется из виду, дед Захар закинул автомат за плечо, тронул молчавшего юношу за руку:

— Ну, што, малой, в путь-дорожку? Ходить нам треба далёко…

— Вот и иди сам!

Сверчок устало опустился на землю. После ударов пудовыми кулаками Матюшина сильно болела голова.

Вынув из-за пазухи обрез старого пятизарядного кавалерийского карабина, столь же древнего, как и сам, Захар Петрович протянул его пареньку:

— Держи, малой! В нонешнее время шастать по лесам без оружия нельзя. Наша дорога осторожности потребует.

Приняв обрез, юноша горько усмехнулся:

— Деда, рискуешь, доверяя огнестрел арестованному!

Старик недовольно зашевелил усами:

— Та не ной! Який же ты арестованный? Так, временно задержанный. Сказано же — до выяснения!

Сверчок не скрывал обиды:

— Ославили! На весь отряд ославили. Спасибо, хоть не связали. Выходит, вышел боец Цвирко из доверия? Как же так, дед Захар?

Притулившись спиной к старой березе, старик вытянул из внутреннего кармана потертой цигейковой безрукавки кисет, высыпал на шершавую ладонь щепотку табаку.

— А как хошь, так и понимай, — отмахнулся он. — Война идет! Нынче всякий под подозрением ходит. Вона, сколь предателей-то развелось. Людишки совесть продают, что семечку на базаре — рупь за куль.

Приказ политрука задержать Цвирко «до выяснения некоторых обстоятельств» поначалу и у него вызвал резкое противление. Однако немного поразмыслив, Захар Петрович нашел его решению оправдание. В последнее время гитлеровцы значительно активизировали свои действия против партизан. Очевидно, это было продиктовано наступлением Красной армии и все более возрастающей активностью местного населения. За короткое время фашистам удалось уничтожить несколько отрядов, что не могло не породить слухи о действующих в партизанской среде агентах абвера.

Случай у мельницы вселил и в деда Захара холодок недоверия. Чувство это, мерзкое по своей природе, росло с каждой затяжкой и царапало грудь. Рассеяв рукой табачный дым, он стал по памяти перебирать лица партизан, особенно тех, кто недавно появился в отряде, но все они казались ему людьми достойными. В душе закралось подозрение: «А вдруг это Коля сболтнул что лишнее немцам? Молод ведь! Мог и испугаться, смалодушничать».

Захар Петрович подумал, что и командир в последнее время стал проявлять недоверие к своим подчиненным. Наблюдательный старик заметил: Федор Иванович уже не столь открыт с ними, как прежде.

— Ты, Сверчок, на Афанасия Петровича особливо не серчай, — пыхнул дымом старик, взглянув на отвернувшегося юношу. — К примеру, останься в живых Санёк, комиссар и его бы заподозрил. Должность у него такая — в каждом из нас сумневаться. Пока до правды не докопается — не успокоится.

— Какой правды? — Юноша поправил обрез на коленях.

Прищурив один глаз, в который упорно лез табачный дым, дед Захар сплюнул горькую слюну в сторону:

— Якой правды, говоришь? А у каждого вона своя! Знавал я до войны одного партийца. Ох, и много же народу сгубил этот человечишко! Не дай бог, каким подозрительным был. Всё доносы строчил направо и налево, выродок. Ради правды, говорил. А тока и сам в конце плохо кончил. Приперли его чекисты к стене за вредительство да и пустили пулю в затылок. Ну, или в лоб, куда они их там пускают, грэць их мае. Вот и получается, што правда у кажного своя. И часто вона кривдой становится, када наружу выходит.

Сверчок с изумлением взирал на него:

— Так о какой правде ты говоришь, деда?

— А хто ее знает, какая она всамделишная?! Я же кажу: у тебя, к примеру, своя, а у комиссара — евоная…

— Ты мне что, тоже не доверяешь? Подозреваешь в чем-то?

Пропуская его вопрос мимо ушей, Захар Петрович продолжал:

— Афанасий Петрович, конешна, человек по характеру неприятный, а все же понятие о справедливости имеет. Я в том лично убедился. Давеча подошел, сказал, што, мол, неправ был насчет моих царских наград. — Повернувшись всем фронтом, дед Захар широко улыбнулся. — Представляешь, оказывается, еще в прошлом годе сам Сталин особый указ издал! По нему всем, кто имеет Георгиевские кресты, разрешено их носить наравне с современными наградами. Такая вот история.