По следу зверя

— При чем тут твои кресты? Достал ими уже всех до печенки! — выпалил в сердцах Николай.

Захар Петрович не ожидал столь негативной реакции от своего любимчика. Утопив голову в плечи, словно удар получил, он часто-часто заморгал:

— Ужель достал? Вона как…

— Да, достал! Меня в измене подозревают, а ты про свои дурацкие награды…

— Дурацкие?

Минуты две оба молчали, глядя в разные стороны. Опустив голову, старик обиженно сопел.

— Зря ты так, — наконец вымолвил он едва слышно. — Видит бог, сомнений в тебе я не имею. А в лагерь веду, чтобы отошел немного. Вона, как рожа-то оплыла, мать родная не узнает.

В каждом сказанном им слове сквозила горечь. Взглянув на согбенную фигуру старика, Коля пожалел о своей несдержанности, но извиняться не стал, только вымолвил:

— Рожа — не душа, пройдет.

— Душа — понятие библейское! Помолишься — отпустит, — философски заметил старый казак, распрямляясь в плечах. Долго обижаться он не мог. Понимал, как тяжело юноше. — Ну, коли не болит, будемо собираться в путь-дорогу. Приидем на мисто, отдохнешь, горяченького похлебаешь, глядишь, и успокоишься, пока наши город брать будут.

Сверчок встрепенулся:

— Они что, в город пошли? Почему сегодня? Вроде планировали к концу недели. Я немцам сказал через две…

Со слов деда Захара было несколько причин, заставивших партизан именно сегодня идти на штурм немецкого гарнизона. Главная из них возникла внезапно, когда стало известно, что гитлеровцы схватили подпольщиков. Их необходимо было освободить до передачи в руки гестапо. Вторая причина имела политический окрас.

— День-то завтра какой, помнишь?

— Обыкновенный, какой?

— Э, нет, — старик покачал головой. — Завтра двадцать второе июня, день начала войны. Вот и порешили наверху приурочить освобождение города к этой дате.

— Фашистов в городе много! Боюсь, нашим трудно будет, — забеспокоился Сверчок.

— Так и наши не одни! Федор Иваныч к операции отряды Кручени и Бакулева подключил. Сказал, што и армейские подразделения вот-вот выступят. Мы для них навроде как коридор прорубаем.

Немногочисленный отряд бывшего председателя одного из колхозов, Тараса Бакулева, состоял из жителей соседних деревень. Партизанили крестьяне давно, но сливаться с другими отрядами не желали. Бойцы Чепракова и Тимофея Кручени не раз выручали людей Тараса. Настала очередь и бакулевцам их поддержать. Сверчок занервничал. В такой ответственный момент он хотел быть вместе с товарищами.

— Значит, пока я под конвоем буду «отдыхать» да бульбу жрать, мужики немца погонят?

Захар Петрович недовольно засопел:

— Ну, под яким конвоем, што ты мелешь? Стал бы я тоби оружие давать?

Сверчок вскочил на ноги, выдохнул злобно:

— Я в лагерь не пойду! И ты меня, деда, не останавливай. Если Матюшин сбежит, я не прощу этого ни себе, ни тебе. Счеты у меня с ним. Личные. Понял?

Сердце Захара Петровича сжалось, когда он смотрел на отекшее, в синяках, лицо паренька:

— Ну, куды тоби? Казали же: Матюшина хлопцы сами достанут. К этому животному вымеску у всех нас счеты имеются.

— Дело не только в Матюшине, будь он проклят. Лида у гитлеровцев. Я ее голос слышал.

— Э, нет! Тут ты шибко ошибаешься, — радостно воскликнул Степаненко. — Мы твою Лиду в отряд Кручени переправили. Ее наши разведчики привели.

— Как? Жива, здорова? — обрадовался Сверчок.

— Спрашивала за тебя. Трошки даже всплакнула, колы подумала, што ты того… Да мы и сами так думали, — признался Захар Петрович. — Ну, останешься? Дивчину свою повидаешь, а?

— Нет, пойду, — решительно заявил Коля. — Не должен Матюшин уйти. И я, кажется, знаю, куда он навострился.

— Ходи со мною до базы, Сверчок, — продолжал настаивать дед Захар. — Ходи. Мисто мы сменили, сам ты його нэ сыщешь.

— Жив останусь — встретимся на старом месте…

За время их тесного общения дед Захар хорошо изучил характер паренька. Видя решимость в его глазах и понимая, что уговорить не удастся, старый казак достал из-за голенища свой любимый пластунский нож, быстрым коротким движением руки бросил к ногам юноши.

— Бери, пригодится! Я и сам бы пошел, да рази за тобой угонишься. Гляди там, осторожничай! — попросил он. — Зазря не рискуй, ни к чему это.

Сверчок поднял вонзившийся у самого кирзача острием в землю клинок, стер с лезвия налипшую грязь. Виновато потупившись, спросил:

— Что замполиту скажешь?

— Ему — ничего. А Федору Иванычу скажу как есть, — отмахнулся старик. — Давай, ходи видселя! Да хранит тебя Господь, сынок!..

19