По следу зверя

Кондрат нехотя положил ладонь сверху на металлическую пряжку тесемчатого ремешка. Казалось, он окончательно потерял решимость. Но вдруг, уловив момент, когда партизан на секунду отвлекся, скользнул рукой в широкий карман форменных брюк, где лежал пистолет Хойера. Не вынимая его, он выстрелил.

Сильный обжигающий удар в бедро едва не опрокинул Сверчка наземь. Палец дважды машинально нажал на спусковой крючок «парабеллума», который он все это время держал наготове. Второй выстрел оказался точнее. Попав в руку, пуля выбила у полицая оружие, которое тот успел выхватить из кармана.

Вскрикнув от боли, Матюшин, не мешкая ни секунды, набросился на юношу и повалил на землю. Прижимая всем телом, он здоровой рукой пытался дотянуться до его пистолета.

— Щеня, ты и вправду думал, что я сдамся? — хрипел в лицо полицай, брызжа слюной.

Отчаянно сопротивляясь и превозмогая сильную боль в бедре, Сверчок, изловчившись, откинул оружие за голову.

Не сумев овладеть пистолетом, Матюшин потянулся к его шее. Физически превосходивший в силе, он мог задушить и одной рукой.

В какой-то момент заученным приемом из французской борьбы Коле удалось немного освободиться. С большим трудом он дотянулся до сапога, нащупал рукоятку пластунского ножа деда Захара и нанес им удар полицаю в бок. Однако лезвие, коснувшись чего-то твердого, словно тело врага было выковано из железа, скользнуло в сторону. Из последних сил, задыхаясь, юноша в страшном отчаянии стал наносить удар за ударом. Взвыв от боли, Матюшин скатился с него. Подобрав пистолет, Коля направил его на врага, с трудом сдерживаясь, чтобы не разрядить всю обойму в ненавистное ему лицо.

Немного погодя, отдышавшись, он сорвал с полицая брючный пояс, стянул его руки за спиной, после чего осмотрел раны. Их на спине и боках Матюшина оказалось с десяток, но все они были неглубокими и серьезной опасности здоровью не несли. Разорвав его же рубаху на широкие полоски, Сверчок перевязал раны и занялся своей ногой.

Пройдя навылет, пуля повредила сосуд, отчего рана сильно кровоточила. Пришлось мастерить жгут из собственной сорочки. Перетянув ногу и наложив повязку, он вернулся к полицаю. Взгляд упал на ранец, возле которого прямо на земле валялся сшитый из суровой ткани широкий пояс с многочисленными накладными карманами-клапанами. Сверчок обнаружил его на теле Матюшина, еще когда только собирался осмотреть раны.

«Так вот почему нож отскакивал!» — удивился юноша, высыпав из поврежденного ножом кармашка на ладонь несколько небольших металлических пластинок желтого цвета. Вдруг лицо его исказилось в брезгливой гримасе. Это были зубные коронки, превращенные обычным молотком в тонкие пластинки. В памяти тут же всплыл первый допрос, когда Матюшин заглянул ему в рот. Тогда Сверчка это удивило. Сейчас же, осознав, что полицай надеялся там найти, рука снова невольно потянулась за оружием.

— Нет-нет, ты не подумай, это все не мое! Не мое, не мое! — испуганно заверещал полицай. — Это капитана Хойера, моего начальника!

Коронки на поврежденные зубы врачи давно научились ставить. Но перед самой войной среди населения, особенно молодежи, появилась мода вставлять фиксы и на здоровые зубы. Состоятельные шиковали золотыми. Остальные модники обходились стальными коронками. Форсу ради не отставали от старших и подростки. Перед тем как выйти из дома, фиксу натирали листком шалфея, отчего металл ярче сверкал.

Все еще держа пояс в руке, Сверчок поднял пистолет:

— Скольких же людей ты загубил, сволочь?! С мертвых снимал?..

22

Партизанам не удалось удержать город. Гитлеровцы сумели их выбить, ворвавшись большой колонной. Не получилось захватить и станцию. И все же старший лейтенант Вовк, ценой потерь нескольких бойцов, успел вывести из строя тепловоз и часть железнодорожного полотна, не допустив отправки состава с техникой.

Значительно поредев, отряд покидал город. С Виктором уходили все те, кто до конца оставался выполнить приказ командира Чепракова.

На новую базу они прибыли еще затемно, застав командира все в том же бессознательном состоянии. Тяжелораненых было несколько человек. Ближе к утру за ними прилетел вызванный по рации самолет.

Все это время Захар Петрович не смыкал глаз, вместе с боевыми санитарами оказывая помощь раненым. Каждому старался подобрать слова поддержки. Не забывал справляться и о Сверчке, всеобщем любимце. Может, кто видел его. Дымя зажатыми в кулак цигарками, бойцы устало мотали головой: «Нет, не встречали. Разве в бою углядишь за каждым. Да и темно уже было. Лежит, наверное, где-нибудь с простреленной грудью. Сегодня многих потеряли…»

Да, этой ночью возвратились далеко не все. Часть их товарищей осталась лежать у станции. Бойцы роптали, выказывая недовольство. Будь Чепраков с ними до конца, разве так бесславно закончилась бы операция? С Федором Ивановичем и не из таких передряг выходили победителями. Подвел комиссар, отступив с частью партизан. Бросил. Нет, оказывается, единения в отряде. Стоило командиру выбыть из строя, как первый же бой это показал. Что это, страх перед партийной должностью Строжевского?..