По следу зверя

Бросив ироничный взгляд на своего командира взвода — комиссар чужого отряда явно желает примазаться к их славе, — бывалый партизан снова взглянул на Строжевского и понимающе кивнул:

— Как скажете!

Незаметно опустилась ночь, накрыв город звездным покрывалом. Накал боя за стенами мастерской не спадал. Все еще считая невозможным продолжать операцию, Строжевский, прокашлявшись, чтобы скрыть волнение в голосе, заговорил:

— Ну, что ж, товарищи! Основную задачу мы с вами успешно выполнили, освободив подпольщиков. А здесь, сами видите, без поддержки значительных сил нам станцию не взять. И даже если возьмем, долго не удержим. Надеюсь, это вы понимаете, товарищи. К тому же ночь в руку врагу, а не нам. В общем, беря руководство на себя, приказываю всем отступить. Так мы сохраним жизни наших людей.

За последними словами он пытался скрыть свой страх.

Леонтий Кондрашов решительно запротестовал:

— Станцию необходимо взять!

Виктор Вовк согласно кивнул:

— У меня приказ командира вывести тепловоз из строя! Отменить его может только сам Федор Иванович.

Почувствовав в словах старшего лейтенанта открытый вызов ему, Строжевский сверкнул белками глаз:

— Исходя из сложившейся ситуации, я отменяю прежний приказ капитана Чепракова!

Его начальственный тон не возымел ожидаемого действия.

— Извините, но у меня свое руководство! — воскликнул комвзвода Кондрашов.

Коротко козырнув, офицер призывно махнул рукой сопровождавшим его бойцам и немедленно покинул помещение. Не говоря ни слова, следом за ним выскочил и старший лейтенант Вовк.

21

Сбив шапку, пуля оцарапала висок, повредив сосуд. Еще не успев испугаться, Сверчок рефлекторно выхватил из-за пояса пистолет Власенко и дважды пальнул в сторону неприятеля, после чего припал к земле. Осознание того, что был на волосок от смерти, пришло вместе с мелкой дрожью, пробежавшей по всему телу. Подобрав сорванный с головы картуз, он зажал им рану, с которой на щеку текла горячая липкая кровь.

Сверчок видел, как, низко пригибаясь, убегал Матюшин. Предательская слабость в ногах не позволила сразу пуститься вдогонку. Дрожащей рукой потянув с шеи крестик с ладанкой, он припал к ним губами и застыл в недолгом молитвенном обращении к Богу, шепча пришедшие на память строки из «Отче наш…». Где-то глубоко в душе этому слабо противилось его комсомольское сознание.

Через некоторое время силы стали возвращаться. Николай пополз к видневшемуся метрах в тридцати от него небольшому взгорку. Оказавшись на заросшем невысоким кустарником гребне, он от удивления замер. Внизу, прямо под ногами, до самого горизонта раскинулась долина, сотканная из множества различных по величине и форме голубоглазых озер, разделенных между собой щетками густо растущего багульника. Кое-где виднелись чахлые низкорослые деревья с искривленными стволами, чьи корни явно страдали от избытка влаги. Отдельными островками хороводились пихты, соседствующие с болотными соснами. Особняком, словно чураясь соседства кривоствольных собратьев, держались стройные ясени, окруженные мелкой семейной порослью. По безмятежной поверхности зеркальных вод неспешно проплывали отражения розово-белых облаков. В северной части заполненной озерами равнины Сверчок разглядел островки, затянутые осокой, рогозой и сфагновым мхом — верными признаками того, что дальше начинались болота.

Увиденное так очаровало юношу, что он на миг забыл о войне. На память пришли школьные рассказы о белорусском Поозерье — крае, много тысяч лет назад образованном в результате таяния Валдайского ледника…

Матюшину снова не повезло: пуля не причинила противнику особого вреда. Бросив в его адрес несколько бранных слов, он поспешил сменить место. По расчетам совсем немного оставалось идти до лесного домика, куда полицай планировал попасть засветло. Очень хотелось есть. Скинув с себя тяжелый ранец, Кондрат решил изучить его содержимое. «Немцы — народ запасливый! Наверняка Хойер упрятал сюда пару консервов или плиток шоколада», — думал он, рассчитывая обнаружить что-либо съестное. Однако еды в ранце не оказалось.

Зато в ожидании другого Кондрат не ошибся. Вынув несколько кожаных папок, полицай отложил их в сторону, вытащил на свет один из десятка небольших, увесистых холщовых мешочков, явно сшитых неумелой рукой Хойера, не без труда развязал на одном плотный узелок. Блестя на солнце золотом и каменьями, на широкую ладонь посыпались кольца…

Все драгоценности были с немецкой аккуратностью расфасованы в отдельные мешочки: часы, браслеты, серьги, кольца, цепочки. На дне ранца тяжелой гирей лежало столовое серебро. Чтобы не оцарапалось, каждый прибор был обернут газетой.

Кондрат помнил все до последнего изделия, когда и у кого отбирал. «А хорошо, что Василя с Сухевичем уже нет! Этот партизанский хмырь избавил меня от дележа. — Сердце полицая затрепетало: — Теперь только жить!..»