По следу зверя

Заняв место за столом напротив входа — так было удобнее контролировать всех входящих и выходящих, — Циркач громко хмыкнул:

— В отхожем месте думу думает! На живот жалуется. Чем-то ты его накормил, старый, уж не мухоморами ли?

По напряженному лицу старшины дед Захар догадался, каким важным делом сейчас мог быть занят их молодой радист.

— От бисова душа! Верно, барсучьего жира переив, — подыграл он. — Жир тот, доложу я, первейшее средство от многих хворей! Тильки меру треба знати. Гришка, видно, с жадности своей много скушал, вот и мучается. Ну, нехай прочистится. Худа от того не будет. Слышь, Онисим, — он повернулся к полицаю, все так же обнимавшему винтовку, — кликай свово брательника, хай тоже поист. Я вас супчиком из барсука кормлевать буду.

Звать Рублёного не пришлось. Дверь почти тотчас распахнулась, словно он все это время находился за ней. Повесив в прихожей на гвоздь винтовку, полицай, ни на кого не глядя, прошел к столику, плюхнулся на табурет и зарылся грязной пятерней в нечесаную бороду. Обведя внимательным взглядом разведчиков, Зосим всем своим тщедушным телом повернулся к старику.

— Слышь-ка, Захар Петрович, про себя с Григорием ты нам вчера все рассказал, кто вы да что. А как насчет твоих друзей? — Взгляд его больших черных глаз упал на Циркача. — Вы откуда будете, господа-товарищи?

Сидевший наискосок от него Сергей Кнутов огрызнулся:

— Выхухоль тебе товарищ!

Зашаркав за дверью сапогами, в комнатку вошел Григорий и сел рядом со Сверчком.

Сузив глаза, Циркач повел могучим плечом в сторону Зосима:

— А ты с какой целью интересуешься? Уж не засланный ли этими самыми энкавэдэшниками?

Рублёный ощерился:

— Не-а, у нас с ними разные пути-дорожки.

— Мы из взвода вицефельдфебеля Кондрата Матюшина. Знаешь такого? — «смягчился» Андрусенко.

Зосим отрицательно покачал головой.

— Что про себя расскажете? — продолжая недобро глядеть на полицая, поинтересовался в свою очередь Сергей Кнутов. — Что за птицы такие? Где при немцах гнездовались?

Зосим не торопился с ответом. Неспешно достав из внутреннего кармана шинели стальную ложку, он тщательно обтер ее о рукав, затем облизал со всех сторон и окунул в поставленную перед ним старым казаком миску. Только после этого с усмешкой проронил:

— Ты, случаем, не из сидельцев будешь? Язык у тебя характерный. Видал я таких.

Кнут на мгновение задумался, соображая, хорошо это, что его приняли за бывшего зека, или плохо. В воздухе повисло гнетущее напряжение, разрядить которое решился Онисим Загорулько. Громко кашлянув, полицай отложил винтовку в сторону, достал из кармана вырезанную из липы ложку:

— Та чего рассказывать? Взвод наш в этом районе квартировался. Теперь, стало быть, драпаем, — честно признался он. — Осталось нас всего ничего. Кто сбежал, а кого и схоронили. Многих поубивало. — Бывший ефрейтор полиции опустил долу полные тоски глаза. — Чую, скоро и мы в землицу ляжем.

— Не ляжем, если к морю пойдем! К Балтике пробираться надо, — буркнул Зосим, выхватывая из коричневой жижи кусочки мяса. — Слыхал я, что тамошние рыбаки схоронить могут.

— А я слышал, что Советы не всех расстреливают, кто немцам служил, — проронил молчавший до этого Черенков. — Тех, кто кровью не запачкан, вроде даже домой отпускают.

— Брехня, — со смертельной тоской в голосе заявил Загорулько. — Да и нет среди нас чистых. Знали фрицы, что делали, когда в полицию загоняли. Много мы народу положили, кто за советскую власть ратовал.

— Только не говори, что немцы тебя силой в полицейские толкали, — Кнутов поправил на поясе штык-нож. С каким бы удовольствием он сейчас воспользовался им по назначению! — Я, к примеру, сам к ним пришел.

— Платили они за службу хорошо, вот ты, Онисим, и подался, — хмыкнул Зосим, обжигая губы горячим варевом. — Опять же, ружье дали, власть какую-никакую! С ружьишком ты фигурой стал. Почти что Бог. Чего хотел, то и брал. Скажешь, не так?

— Так, так, — согласно закивал головой Загорулько. — И ты замазан по уши. Оттого теперь и прячемся вместе по лесам да болотам…

Ефрейтор Черенков до смерти ненавидел предателей. Слушая полицаев, он крепко сжал челюсти, гоняя по худым щекам желваки. Будь его воля, обоих бы придушил своими большими сильными руками. И только тяжелый, предупреждающий взгляд старшины Андрусенко останавливал его. Чтобы не сорваться, Лопата усиленно заработал ложкой.

Закончив есть, Рублёный облизал ложку, спрятал ее обратно в карман и направился к выходу. Уже выглянув наружу, обернулся:

— Пора нам, Онисим, рассветает!

— Далёко собрались? — вышел следом за ним во двор дед Захар.

Зосим вскинул винтовку, проверил затвор.

— Скоро вернемся, только своих у болот встретим. Без меня они сами сюда не пройдут. Надеюсь, с харчами будут! — проворчал он. — Мы скорее всего здесь зазимуем. Как думаешь, уживемся? — испытующе взглянул полицай на старика.

— Живите, Христа ради! Нам все одно уходить, — отмахнулся Степаненко.

— Куда? — насторожился Рублёный.

Ответа не последовало.