По собственному желанию

Наконец Георгий выбрался, отряхнул руки, посмотрел вниз. Земли со стенок осыпалось немного. Пошатываясь, он подошел к Ольге, сел, повернувшись к Коле спиной. Тот, потоптавшись, догадался уйти.

Георгий смотрел на Ольгу. Понимал, что это последние его минуты с ней, — а по-прежнему пусто было внутри. Ольга равнодушно смотрела мимо него выцветшими, водянистыми глазами. Так просидел минут десять, ожидая чего-то. Ничего не было. И он встал, вынес из палатки все, что в ней было, вынул распорки и колышки, стал ждать Колю. А тот долго не шел, — видно, решил дать ему время попрощаться с Ольгой. Наконец появился, бросил у могилы охапку лапника.

— Давай, — сказал Георгий.

Они переложили Ольгу на расстеленную палатку. Коля, опустив ноги Ольги, стал тщательно вытирать руки травой. Поймав взгляд Георгия, виновато усмехнулся:

— Первый раз… с покойниками дело имею.

— Я тоже, — угрюмо отозвался Георгий. — Прощаться-то будешь?

Коля кивнул, неловко, переламываясь в поясе, опустился на колени перед Ольгой, нерешительно коснулся губами ее лба. Хотел сказать что-то, но, дернув кадыком, махнул рукой и встал. А Георгий, нагнувшись, долго всматривался в ее лицо, будто хотел увидеть какой-то знак. Ничего не было…

Георгий сам завернул Ольгу в палатку и обвязал веревкой. Получился большой, громоздкий сверток, в котором с трудом угадывалось человеческое тело. Они поднесли его к краю могилы, Георгий торопливо спрыгнул вниз, — он вообще почему-то заторопился. Ему было нехорошо, внутри, в желудке, что-то дрожало и жгло едкой горечью, подкатывая к горлу. Он вытянул руки и громко сказал:

— Давай!

А Коля никак не мог поднять Ольгу.

— Да давай как-нибудь! — с раздражением прикрикнул на него Георгий, и Коля просто ссунул тело в могилу, оно тяжело рухнуло на руки Георгия, придавило к стене, — как ни просторна была могила, а для двоих все же тесновата. Осторожно опустить Ольгу он не сумел, тело с глухим чавкающим звуком свалилось с его рук на дно. Георгий небрежно укрыл его лапником и вылез, думая только об одном: не сорваться бы случайно, не наступить на Ольгу. У него вдруг закружилась голова, он сел прямо на землю и закрыл глаза. Коля примостился рядом, встревоженно спросил:

— Может, съешь чего-нибудь?

— Воды дай.

Коля принес из Шельмы кружку воды, Георгий выпил, поднялся, постоял над могилой, глядя вниз, бросил горсть земли и взглянул на Колю. Тот, как послушный автомат, нагнулся и тоже бросил комок.

Георгий стал закапывать могилу, но через несколько минут сел. Его стало мутить. Коля молча принес спальный мешок и сказал:

— Ложись, я сам.

Георгий лег лицом вниз, еще с минуту слышал сопение Коли и шорох падающей в могилу земли, а потом провалился куда-то.

16

Когда он очнулся от полуобморочного сна, Коля уже подравнивал могилу. Холмик получился совсем маленький. Коля, вытирая рукавом пот с лица, предложил:

— Давай камнями обложим. А то размоет, потом и не найдешь.

— Давай, — равнодушно согласился Георгий.

Они натаскали из реки камней и обложили могилу. Молча стояли, как будто оба думали, что еще нужно сделать. Наконец Коля догадался:

— Салют бы надо, а? Вместо оркестра.

— Давай салют, — тут же согласился Георгий и полез в рюкзак за пистолетом.

Коля взял карабин, передернул затвор. Георгий дослал патрон в ствол и поднял руку. Они дали три жиденьких, разнобойных залпа.

— Ну вот и все, — сказал Коля, выбрасывая пустую гильзу из карабина. — Надпись бы еще соорудить…

Георгий смотрел на пистолет. Там оставалось еще несколько патронов… Где-то внутри возникло странное ощущение, ноющее, остренькое, и все росло, просилось наружу, он еще не понимал, что это, и не мог оторвать взгляда от черного пистолетного дула. Мозг его противился этому ноющему и остренькому, не хотел оформлять его мыслью, но и неоформленное это чувство-желание становилось все понятнее, думать тут было не обязательно, и уже возникло ощущение легкости, — вот оно, решение всех проблем, прошлых, настоящих и будущих, универсальное средство от всех бед, мучений, угрызений совести, единственно верное спасение от ожидающего его ужаса… И всего-то нужно для этого одно мгновение. Вложить дуло в рот и нажать на спуск. Какой-то ничтожный, кратчайший миг последней в жизни боли — и все. И больше не думать об этом. И ни о чем больше не думать…

И тогда он вскинул руку и стал расстреливать скалу…

Когда они приехали, Георгий спал. Сквозь сон он слышал голос Звягина и еще чей-то уверенный густой бас, но решил не вставать — пусть Коля все рассказывает. И проспал еще часа два. Когда он выбрался из палатки, они ужинали. Звягин молча пожал ему руку, врач, высокий красавец бородач лет двадцати пяти, представился:

— Вахрушев Линкольн Валерьянович.

— Как? — переспросил Георгий.

— Линкольн Валерьянович, — внушительно повторил Вахрушев. — Ничего, привыкнете. Все привыкают.

— А зачем мне привыкать? — с неожиданной неприязнью спросил Георгий. Самоуверенный вид этого красавца эскулапа с бессмысленным медицинским сундучком, лежавшим у костра, вызывал в нем отвращение. — Я с вами детей крестить не собираюсь.