По современному

— Господа, не угодно-ли кому-нибудь встать на эту стеклянную скамейку? предложилъ Заливаловъ. Я наэлектризую и тогда вс увидятъ, что волосы субъекта встанутъ дыбомъ. Кром того, прикасающіеся къ нему почувствуютъ, что отъ него исходятъ искры.

Гости переглянулись между собою. Никто не ршался встать на скамейку.

— Что за радость безъ покаянія погибнуть! произнесъ купецъ Русовъ.

— Я бы всталъ, да у меня волосы коротки, добавилъ капитанъ.

— Михайло, становись ты! крикнулъ кучеру Переносовъ.

— Въ моментъ-съ! только дозвольте, Николай Иванычъ, прежде мн выпить?

— Пей.

— Коли такъ, такъ и намъ слдуетъ по рюмочк, послышалось у гостей и они потянулись къ закуск. Калинкинъ уже безпрекословно отправился за гостями.

Опытъ не удавался. Искры отъ Михайлы, правда, исходили, но волосы дыбомъ не становились.

— Ты, шельминъ сынъ, врно опять волосы помадой намазалъ? крикнулъ на него Переносовъ.

— Помилуйте, Николай Иванычъ, да нешто я смю? отозвался Михайло.

Изъ всхъ химическихъ и физическихъ опытовъ всего больше понравилось гостямъ обмираніе и оживленіе птицъ. Вс заапплодировали. У Переносова отъ самодовольства и восторга даже показались слезы. Заливаловъ раскланивался. Къ нему подошелъ совсмъ уже пьяный мелочной лавочникъ.

— Дозвольте мн, ваше благородіе, этого самаго спирту, сказалъ онъ… У меня жена — баба ретивая. Для нее прошу. Какъ зашумитъ она, я ее сейчасъ и обморю на время.

Посл опытовъ началось разсматриваніе «анатомическаго человка». Переносовъ разбиралъ его по частямъ и говорилъ:

— Вотъ это сердце, вотъ это селезенка, а вотъ, ежели: эта самая жила лопнетъ, то человку капутъ.

— А дозвольте васъ спросить, гд въ человк пьяная жаба сидитъ, что винища проситъ? спрашивалъ кто-то.

— Господа, теперь пожалуйте на верхъ, на обсерваторію! Тамъ у меня телескопъ и мы будемъ звзды разсматривать, предложилъ Переносовъ. Михаило, бери дв бутылки хересу и тащи за нами!

На «обсерваторіи» никто ничего не видалъ; но хересъ пили вс и такъ громко кричали «ура!», что съ стоящей рядомъ голубятни съ шумомъ вылетли вс голуби. Вдругъ на верхъ вбжалъ лакей и доложилъ, что пріхали дана.

— Ахъ, это французинки! воскликнулъ Переносовъ. — Алимпій Семенычъ, Бога ради!… и опрометью бросился внизъ.

Гости послдовали за нимъ.

Въ зал стояли «французинки». Съ ними пріхалъ какой-то долгогривый мужчина въ бархатномъ пиджак. Заливаловъ отрекомендовалъ хозяина гостямъ. «Французинки» оказались говорящими по-русски, какъ русскія и даже съ вологодскимъ акцентомъ.

— Еще-бы имъ по-русски не говорить, коли съ малыхъ лтъ въ Петербург! оправдывался передъ Переносовымъ Заливаловъ.

Сначала гости какъ-то церемонились и даже забыли подходить къ закуск. Только одинъ капитанъ глоталъ рюмку за рюмкой. Но потомъ, когда одна изъ «французинокъ» спла куплеты «Я стираю, тру да тру», общество начало апллодировать и оживилось. Купецъ Русовъ подошелъ къ «французинкамъ».

— А что, барышни, вдь мы гд-то встрчались? сказалъ онъ. — Обликъ-то вашъ что-то очень знакомъ.

— Врно, у Макарья на ярмарк, мы тамъ у Барбатенки въ трактир пли, отвчали он.

Калинкинъ былъ уже изрядно выпивши. Онъ подошелъ къ Переносову и обнялъ его.

— Чудесно, чудесно! бормоталъ онъ. Только прощай. Пить я больше не могу. Ты самъ знаешь, теперь я человкъ женатый и все эдакое… Ахъ, Коля, ежели-бы ты зналъ, что у меня за жена! Ангелъ! Прощай!

— Погоди, сейчасъ жженку варить начнемъ… Да и лошадь не заложена.

— Ни за что на свт! Ни за что на свт! замахалъ руками Калинкинъ, но вдругъ очутился у закуски.

Часу въ двнадцатомъ начали варить жженку. Дломъ: этимъ завдывали капитанъ и Заливаловъ. Гости пли разныя псни, кто во что гораздъ.

Посл жженки вс гости окончательно опьянли. Вс говорили, вс кричали и никто никого не слушалъ. Въ одномъ углу пли: «возопихъ всмъ сердцемъ моимъ», въ другомъ — затягивали «двки въ лсъ». Калинкинъ, совсмъ уже пьяный, полулежалъ на диван, икалъ и говорилъ:.

— Ни одной рюмки! Шабашъ!… Я тоже человкъ женатый… Аминь. Барышни, спляшите казачка!

Къ нему подошелъ Переносовъ.

— Ну, Семенъ Миронычъ, коли хочешь хать домой, то лошадь готова, сказалъ онъ ему.

— Хочу, потому у меня молодая жена… Только прежде вотъ что: давай этого варева выпьемъ…

— Вали! и Переносовъ подалъ ему рюмку жженки.

— Что рюмку! Давай стаканъ. Я не рюмкинъ сынъ.

Посл жженки Калинкинъ окончательно опьянлъ. Его повели подъ руки. На порог въ прихожую онъ упалъ.

— Не совтывалъ бы теб его домой отсылать, говорилъ Заливаловъ. — Пусть здсь ночуетъ, а то чего добраго еще въ часть попадетъ. Кучеръ Михайло и самъ пьянъ-пьянешенекъ.

— Пойми ты, что у него дома жена молодая и я далъ ей слово въ цлости его доставить! отвчалъ Переносовъ.

Калинкина увезли, но пиръ продолжался. Нкоторые изъ гостей отправились въ кабинетъ и уснули тамъ на диванахъ. Капитанъ пилъ пуншъ и хриплъ октавой, показывая гостямъ голосъ. Купецъ Русовъ, покачиваясь, ходилъ по зал и кричалъ «караулъ!». Мелочной лавочникъ сбирался плясать въ присядку, вставалъ со стула и падалъ. Оффиціанты накрывали ужинъ. «Французинки» взяли хозяина подъ руки, отвели въ уголъ и спросили «бутылочку холодненькаго».