По степи шагал верблюд

Да, с Айсулу он много раз бывал счастлив, безоговорочно счастлив, и полковничьими погонами гордился вполне заслуженно, и работа у него интересная, и уважают его. Да и с другими женщинами тоже бывал счастлив. Стала бы Полина Глебовна терпеть их? Сомнительно. С другой стороны, может статься, окажись в его супружеской постели не Айсулу с покорными миндалевидными глазами, а утонченная княжна, то и других женщин не захотелось бы. Он глядел в замызганные оконца лестничных площадок и видел свою непрожитую жизнь: она и манила, и отталкивала. Вот отец его, Федор-китаец, не задумываясь, променял родину на свою Глафиру и ни разу не пожалел. Кто знает ее, эту судьбу? Так и не определил Евгений Федорович – дальновидный глава семейства – своего отношения к испанской невестке, пока она не начала наводить новые порядки в жизни сына.

Все началось с идеи обвенчаться.

– Артемьо, мон амор, найди хорошую церковь, нам надо наконец‐то провести обряд, – по‐французски заявила Эдит во время завтрака, как будто попросила передать масленку. В присутствии родни она выбирала этот язык, как будто они жили в XIX веке, когда в московских домах французский звучал чаще, чем русский. Зазвенели вилки, одна покатилась под стол, вторая учтиво отправила вслед за ней накрахмаленную салфетку, чтобы не скучно было валяться под столом в одиночестве.

– Какой обряд? Обвенчаться? – Брови Евгения поползли наверх.

– Разумеется, раз мы в браке, то необходимо обвенчаться. Разве у вас не так?

– Тема не крещен.

– Как? Значит, надо провести обряд крещения, а потом уже венчаться, – не растерялась Эдит.

– Мы атеисты, – повысил голос отец.

– А мне грешно жить невенчанной. – Крупные слезы выступили на глазах, и темноволосая встала из‐за стола.

Айсулу в испуге прикрыла ладонью рот: ни о каких церковных праздниках в семье изначально речь не заводилась, она сама и лепешки‐то по пятницам пекла с опаской[96] – не заподозрили бы в отправлении культа языческих степных богов, коих на ее родине принято задабривать запахом горячего масла. С тех пор тема венчания молчаливо или шепотом, из‐за спины или в лоб возникала в семейном кругу. Эдит отказывалась понимать, что в Союзе религия не в чести, а Евгений – красный офицер, да и Артем планировал вернуться в строй после окончания военного училища.

По вечерам, запершись с Дашей в их общей на троих комнате – раньше детской, а теперь бог знает какой, – Эдит зубрила русский. Артем с отцом в гостиной мастерили то ли радиостанцию, то ли неопознанный летательный объект, Айсулу на кухне крутила беляши или проверяла школьные тетрадки.

– Ты мне большой помогала. – Эдит нежно щелкнула малолетнюю подружку по носику с нежно закругленным кончиком, как у новорожденного ягненка.

– Помогаешь, много или сильно помогаешь, – поправила Даша и тут же без паузы похвалила: – Ты страшно красивая, намного красивее, чем местные девушки.

– Ты тоже красивая, ты милая, – не осталась в долгу испанка, гордясь своими успехами в непростом, заковыристом языке.

– Ты не грусти, все будет хорошо. – Смуглая сероглазая куколка погладила невестку по смуглой руке, задержала пухлую ладошку на остром локте.

– Почему ты думать я грустить?

– Ты не доверяешь маме с папой. Не бойся, они страшно добрые! – Даша увидела, что Эдит не до конца поняла ее. – Не надо бояться.

– Я не бояться, – испанка усмехнулась, – я много видеть, я не бояться твоя мама. И папа.

– Тогда почему ты страшно грустная?

– Я скучаю. Скучаю над Испания. Моя родина.

– Не надо! – Даша состроила жалостливую мину, скосила узенькие глазки, и Эдит не выдержала, рассмеялась. – СССР – лучшая страна в мире. Тебе страшно повезло, что ты сюда попала.

– Еn su casa el rey es rey[97]. – Эдит засмеялась. – Ты не знала, как прекрасна Испания. Горы, море, корабль, дворец, песня, культура.

– Не знаешь, – привычно поправила Даша, – корабли, песни. Множественное число. Все равно нет лучше страны, чем СССР. Здесь все равны, человек человеку брат. Поняла?

Эдит кивнула:

– Homo honini frater est[98]. – Она еще в школе выучила расхожий советский тезис, а на самом деле давно известный латинский афоризм.

– Я страшно люблю свою страну, – продолжала Даша. – Самое большое счастье – родиться здесь, где нет буржуинов и царей. Ты знаешь, – в ее глазках снова заискрились хитринки, – мы с тобой похожи: ты любишь свою родину, а я свою. Значит, мы сестры! Да, человек человеку сестра!

Эдит видела, что ребенок бесхитростно желал ее обогреть, поделиться чем‐то важным, действительно дорогим, и от этого в самом деле становилось теплее, не так докучали кривобокие анкеты, неуклюжие трамваи с крикливыми вожатыми и бесцеремонное бабье с набитыми под завязку продуктовыми авоськами. Ей предстояло строить будущее не с ними, а с такими, как Даша, – умненькими, проворными, принципиальными, верящими в добро и справедливость.