По степи шагал верблюд

– А мама с папой тебя полюбят. – Даша, оказывается, еще не добралась до самого главного. Эдит это поняла по тому, как ее собеседница понизила голос, как подошла на цыпочках к двери и послушала, достаточно ли громко бурлит в гостиной патефон со старыми романсами. – У нас в семье все женятся на иностранках.

– Quare?[99] – Эдит не до конца поняла. – Repetere[100].

– Я говорю, что все мужчины в нашем роду женятся на чужеземках. Это страшно интересно! У нас традиция. – Она не выдержала и счастливо рассмеялась, как будто открыла великую семейную тайну. – Все-все на других нациях. Поняла?

– Да. Почему?

– Смотри: йейе женился на русской, папа – на казашке, Артем – на тебе. Ты его судьба. Испанская судьба – испанская сестра. – Даша вскочила и захлопала в ладоши. – Говорю же, страшно интересно.

Конечно, до венчания дело не дошло. Почти год прошел в притирках и недомолвках. Эдит продолжала киснуть, придираясь к очаровательным погрешностям советского быта: на полках магазинов не найти привычных десяти сортов сыра, колбаса невкусная, морепродукты замороженные и вообще не из того моря, ткани и кожа бесцветные, люди хмурые и опасливые.

– Милая, они ж не испанцы, что ты от них хочешь? – Артем целовал сладкие темно-вишневые губы, и споры на время утихали.

Не то чтобы Эдит высказывала претензии, скорее она изумлялась. Но все степени придирчивого удивления носили сумрачный окрас. Даже мудрая покладистая Айсулу недовольно хмурилась в сторону темноволосой: от невестки по дому помощи ни на грош, а свекровь в ее глазах просто домработница. Тема долечивался, зубрил дома языки, Эдит учила русский и немного преподавала испанский тем, кто искал репетитора пусть без опыта, но зато и без акцента. Ученики приходили к ним домой поздно вечером, извинялись и запирались с учительницей в гостиной.

– Я не могу в трусах в туалет сбегать, – жаловался Евгений.

– Выпроси им комнату в общежитии, вот и будешь ходить хоть в трусах, хоть без трусов, – отвечала Айсулу, облекая в шутку невысказанную мечту.

Весной Артем наконец‐то прошел обязательный медосмотр, и его признали годным к службе, к учебе, ему разрешили верить в будущее. Он сразу же из военкомата побежал в училище писать заявление, даже домой не заскочил, не позвонил из придорожной телефонной будки. Вечером в клетчатую кухоньку засунул счастливый нос уже не просто Темка, а курсант Смирнов. И ему предстояло через месяц ехать на стажировку в Казахстан, на погранзаставу, туда, где выли поочередно ветры и волки и где до сих пор пасли отары родственники его своевольной матери.

– «Широка страна моя родная, обойду от края и до края!» – Он подбежал к Айсулу, чмокнул в щеку, потом подхватил под руки Эдит и закружил на пятачке ковра. – «Как невесту, Родину мы любим, сухпаек в вагоне не забудем».

Евгений неодобрительно цыкнул и похлопал себя по карманам в поиске некстати испарившихся папирос.

– Ну так и повидаешься с дядьками, с женгешками. – Айсулу полезла в шкаф собирать бесценные московские подарки для родни, зашуршала старыми газетными свертками, забряцала замками.

– А на обратном пути мы заедем к йейе и бабе Глаше. – Артем подпрыгнул, приземлился на ковер, аж испуганно задрожали чашки в полированном серванте, и лихо прокрутился на пятке.

– Мы? – Отец недовольно нахмурился.

– Конечно, мы с Эдит. Пусть это будет наше свадебное путешествие. – Артем сердито зыркнул на родителей, и те отступили. Пусть будет медовый месяц, лишь бы их родной любимый мальчик смеялся и острословил, а не хандрил и не ронял тяжелые вздохи, как немощный старик.

Молодожены не скрывали радости: вырваться хоть ненадолго из оков недоверчивого родительского присмотра казалось сказочным везением. Месяц, проведенный на заставе, выдался на самом деле медовым. В степи цвела медуница, одуряюще шибая в нос обещанием мирного счастья. Эдит поселилась у гостеприимной казачки в крохотном домике на полустанке, с козами, подсолнухами за плетнем и бесконечными разговорами, из которых испанка мало что понимала, но со всем соглашалась. Артем свободными вечерами прибегал с охапкой полевых цветов, они шли гулять под прищуром ревнивого заката, в теплых волшебных сумерках и наконец под звездами. Неважно, кто из них что говорил и на каком языке, главное, что все слова были о любви.

К третьей неделе, правда, темноволосая заскучала. Казачка с ее удалыми песнями и жареными семечками стала раздражать, прихваченные из дома книжки были прочитаны по два раза, а медуница отцвела, оставив липкую пыльцу на толстых стеблях. Эдит требовалось дело, занятие – хоть пироги печь, хоть за ранеными ходить. Хоть ребенка родить. У нее в наличии имелось много времени для размышлений, которые привели к удручающему выводу: одной любви для ее жизни маловато, нужно что‐то еще. А пока вокруг испанской гостьи сгущались неопределенность и безделье, утягивающие в омут хандры.

По окончании Артемовой стажировки молодожены сели в поезд и покатили к Балхашу.

– Ты увидишь грандиозное озеро, – предупредил Артем.