По степи шагал верблюд

Могучая река к осени обмелела, сквозь темно-зеленую толщу просвечивало рябое дно, израненное солнечными бликами. Волны, преломляя свет, создавали целый спектакль за кулисами мохнатых водорослей. Одни пятна казались поярче – Жока назначил их красноармейцами, те, что побледнее, стали белогвардейцами. Подводные дружины отплясывали на удивление слаженно, то сливаясь в единый световой поток, то разбегаясь по дну разбитым зеркалом. Иногда удавалось разглядеть и других зрителей законспирированного балета: мелкая рыбешка, замечтавшись, заплывала на середину сцены, но тут же в испуге удирала, чтобы не портить представление.

Плавание выдалось спокойным, Донское войско бдительно охраняло главную артерию. Дисциплина везде: в выправке судового командования, в обращении с пассажирами, даже подстаканники на пароходе не перевелись.

– Женя, у меня на сердце неспокойно. – Полина носила на стриженой голове простенький платочек, отчего выглядела жалкой, обтрепанной, как потерянная кукла. – Я не хочу стать причиной твоей… поломанной жизни. Какой из тебя солдат, офицер? Франция – страна богачей. Кому ты там нужен?

– Я думал, что тебе. – Евгений надулся.

– Да, только мне. Одной мне. Поэтому… давай я останусь здесь. Мы вместе останемся. Здесь дом, все знакомое. – Она замерла, опустив голову.

– Как скажешь.

Он хотел казаться степенным, но внутри все возликовало. Не придется искать новой судьбы. Он просто вернется домой и станет служить новой России, своими руками строить общество всеобщего благоденствия. Здорово! У сибирского правительства больше нужды в патриотах, чем у Франции. Впереди веселое, интересное время. Когда строится новое, всегда страшно, но и интересно. Скоро он станет офицером или депутатом, и Полина не будет стыдиться, что выбрала такого в мужья.

Во все времена славившийся торговлей Ростов расставил пятерню торговых трактов, по которым бесперебойно поставлялись как необходимые товары, так и свежая информация. В порту не прекращалась погрузка-разгрузка, измученные тревогами эмигранты печально провожали отплывающие суда в ожидании своей очереди. Началась охота за отметками в паспортах, которая грозила затянуться на месяцы, если бы не запасенные царские монеты, старинные часы и плотные пачки иностранных купюр. Шаховские разместились в небольшой, но очень чистенькой гостинице, которую держали аккуратисты немцы. Хозяйка в накрахмаленном чепце приветливо кивнула и потребовала расчет золотом. Князь оставил еще одни часы и завалящий перстенек с янтарем, хозяйка вполне умилостивилась таким подношением и предоставила две натертые до блеска комнаты сроком на три недели. Ее дочки, проворные фройляйн, мигом принесли горячий самовар, таз и ведра с горячей водой. Несмотря на весь лоск, с горячим водоснабжением случались перебои.

Зато завтрак подавали на крахмальных салфетках, как в старые добрые времена.

Из Ростова уходили пароходы в Одессу, где собирались не желавшие мириться с новой властью и выбравшие откочевать за моря. Одесса распахивала морские ворота в Стамбул, а тот – во весь широкий и свободный мир.

В сентябре, накануне отплытия, узнали, что белые разбиты под Царицыном. Порадовались, что удалось оставить его перед боями и не попасть на десерт кровожадным большевистским командирам.

– Нам везет, – шепотом говорил Глеб Веньяминыч, усаживаясь в экипаж, – из самого Петропавловска идем в хвосте у белочехов, а из Царицына сбежали до красных.

– У Эжена есть билет назад, в Петропавловск? – спросила Дарья Львовна.

Евгений замер, щеки обдало горячим. Он коротко кивнул.

– Да, я договорился… будет место.

Уф, не заподозрили… На самом деле у него было два билета на обратный пароход. Они с Полиной решили сообщить о решении у трапа, чтобы не осталось времени передумать или уговорить. Жока опасался, что Поля не устоит перед материнскими слезами или гневом отца.

– Посадим их на пароход, а в последний момент ты сойдешь на берег, – в сотый раз повторял он.

– Да, да, правильно, – кивала бледная княжна, – в самый последний момент, чтобы не осталось времени передумать. Нельзя, чтобы maman и papa из‐за меня подвергались необдуманному риску.

– Нельзя. Тебя я защитить смогу, ты моя… невеста, будущая жена, моя половинка, а за князя мне трудно будет вступиться. – Жока задержал взгляд на гибкой талии, не спрятанной, как обычно, под пятью слоями шелка и габардина, а дышащей прямо под тонким льном, здесь, рядом.

– Я не прощу себе никогда, если с маменькой или папенькой по моей вине случится беда. – Она попробовала забрать руку.

– Не случится. Кто любит, тому Бог помогает. – Он хотел еще что‐то сказать, о чем‐то попросить, но только вздохнул, опустил голову и пошел в дом. Да, не заявись он к Глебу Веньяминычу с предупреждением, не было бы сейчас этого валкого, расшатанного положения. Мог ли он знать, подслушивая слова дядьки Карпа, к чему это все приведет?

* * *