По степи шагал верблюд

Казах с лицом, который спорил с Идрисом, быстро и неумело переводил. Он не знал многих слов: «экспроприация», «классовое сознание», «демократия». Умные глаза то и дело просяще останавливались на Идрисе, но тот отворачивался.

– Идрис, ты же мастер говорить по‐русски, в Петрограде учился. – Карпа Матвеича прервал Кайсар. – Помоги разобраться, о чем орыс-ага[66] толкует.

– Я вырос не в Петрограде, а в Санкт-Петербурге, – ухмыльнулся черный, – но так уж и быть, помогу.

Беседа потекла плавнее.

– Мы не делаем различий по национальностям, мы все братья, – вещал Карп. – Мой зять – китаец, это его сын, значица, мой племяш. – Он протянул руку в темноту, указывая на прибывшего с ним азиата. – С ним дружок из кубанских степей – хохол по батьке, Иван, Ванятко. Наш учитель – немецкий еврей Карл Маркс. Большевики не делают различий, казах ты, или русский, или узбек – поймите это. Главное, что у тебя в голове, хочешь жить по‐новому или, значица, намерен дальше лизать байский сапог.

– Ты же знаешь, Карп, что от бедняков подмога ненадежная: сегодня к тебе подлизываются, а завтра к баям, – тихо проговорил Идрис.

– А мне подмога не нужна. Большевики одолели царизм, завтра прикончат Колчака, неужто мы без степной бедноты не справимся? Мне, значица, нужно разъяснить простым людям, где правда, а там пусть сами решают.

Жока не первый раз слушал выступления Карпа Матвеича. Их волшебную силу он прочувствовал на себе, когда вернулся весной в Новоникольское потерянным, несчастным, с кашляющим Ваняткой, которого пришлось тащить едва не на закорках. Такая, видать, у них судьба – спасать друг друга.

Неожиданная дружба взошла на дрожжах опасности в неприметном ростовском переулке, свалилась буквально на голову на следующий день после отплытия Шаховских. Евгений всю ночь не спал, рыскал в поисках билета, проклинал себя, что не подготовился, не купил еще одно место, чтобы прыгнуть на борт вместе с Полиной. Уж оттуда никакому Глебу Веньяминычу не удалось бы его сбросить. Ну ладно, приплывет чуть позже, не страшно. Полина его за недельку-другую точно не разлюбит.

Прежняя машина обилечивания давно отказала, следовало ловчить, с кем‐то договариваться и, разумеется, переплачивать. Жока разочаровался. Пожалуй, проще пробраться на корабль юнгой. Так ему советовали знающие спекулянты и подсказывало собственное чутье. Он плелся с причала поздним вечером, так никого и не уговорив. Пока. Завтра снова предстояла битва за место рядом с Полиной.

В раздумьях и подсчетах промелькнули несколько кварталов, мирный шелест донских волн смолк. Ноябрьский сумрак давно сгладил неприбранные переулки, прикрыл бархатной накидкой. Где‐то залаяла собака, и сразу вслед за ее злым отрывистым рыком под ноги Евгению выкатилась толстенькая сумка, круглая, как мячик. Он не сразу понял, что это именно тряпичная сумка, – испугался, что отрезанная голова или еще что‐нибудь жуткое. За забором раздались топот, окрик, брань.

Жока, сам не понимая зачем, подобрал сумку, отряхнул.

– Стой, собачье племя, коровий помет! – визгливо заорали за забором.

Евгений насторожился.

– Я тоби щас… – пробасил кто‐то по‐малоросски, и дальше понеслась отборная брань.

– Ты все равно не уйдешь. Порежу.

Только теперь Жока осознал, что преследователь кричал по‐китайски. Через забор перевалился кто‐то длинный, в лунном свете блеснула белобрысая макушка, за ним посыпались остальные – помельче, зато пошустрее. Три тени подмяли под себя четвертую и начали колотить взаправду, без дураков, короткими сильными ударами.

– Ищи, куда он кошель выкинул, – пропыхтел один китаец.

Другой отделился от дерущихся и начал оглядывать в потемках мостовую. Буквально через три шага он наткнулся на Евгения.

– Ни хау, – вежливо поздоровался тот и сразу влепил по шее ребром ладони.

Он не успел разглядеть противника, заметил только плоский нос под кепкой, натянутой низко на уши, и рабочую куртку не по размеру, что болталась почти до колен.

Не ожидавший нападения упал и тоненько заверещал на своем. Остальные двое обернулись, дав возможность своей жертве размахнуться и кинуться на обидчиков. Но ударить ему не дали, умелая подсечка опрокинула на землю с хрустом – то ли кости несчастного затрещали, то ли приза-борные кусты.

– Кто ему на подмогу пришел? – прокричал по‐китайски один из двух, что повалили наземь белобрысого и уже начали немилосердно пинать.

– Не знаю. – Шустряк в кепке, которого Жока сбил с ног, резво отполз, поднялся и согнул ногу, приготовился ударить в прыжке.

– Сяо Ши, приятно познакомиться. – Евгений вспомнил, чему его учил отец, и, не дожидаясь выпада, присел. Мягкий сапожок со свистом пролетел над головой.

Жока поймал драчливую ногу на излете и со всей силы дернул вверх. Кепка не удержался и упал, снова заругался, но слушать его времени не было. Двое, что мутузили несчастного, по всей видимости хозяина толстенькой сумки, бросили свое занятие и дружно пошли на Евгения.

– Нехорошо это – трое на одного, – выкрикнул он по‐китайски и стукнул со всей силы в ближайшую скулу.