По степи шагал верблюд

Удар получился мощный. Противник повалился на своего приятеля, спутав тактику намечавшегося боя. Этой заминки хватило, чтобы Жока впечатал кулак в низкий лоб второго и на всякий случай пнул Кепку, который снова поднимался на ноги. Потом он со всей мочи оттолкнул ближнего китайца, прорвался к забору и дернул белобрысого за руку.

– Вставай, бежим, – пульнул по‐русски.

И тут же заохал: по ноге долбануло чугуном, она перестала слушаться. Но не пинаться. Он повернулся к противникам лицом, два метких удара пришлись в цель – китайцы отступили. В это время наконец поднялась на ноги жертва – то ли русский, то ли украинец. У него в руках замельтешила несущественная палка, кривая и тонковатая для серьезной битвы, но все‐таки лучше, чем ничего. Китайцы, решив, что легкой добычи не видать, перекинулись парой междометий и побежали в темноту, туда, где отчаянно лаяли собаки.

– Ты кто? – спросил Жока спасенного.

– Ванятко. – Он с трудом переводил дыхание, тер грудь и кашлял. – Спасибо тебе, братко.

– Трое на одного. – Жока неопределенно пожал плечами и запоздало сообразил, что Ванятко этого видеть не мог. – Пойдем. Ты где живешь?

– Нигде. Я проездом с Кавказского фронта. Шукаю, как бы добраться до Верного. Заплутал малость… дела были.

– Верный! Ты почти земляк!

– Ни, у меня там невеста. Уихав с батькой, он у ей архитектор, большой чоловик. Теперь мне дюже надо…

Услышав про невесту, Жока погрустнел.

– Твоя? – Он протянул пузатую сумку.

– А то? Из-за чего весь сыр-бор. – Ванятко крепко пожал руку, перекинул тряпичный ремень через плечо. – Гостинцев везу… не токмо для их. Вот и позарилися эти…

Жока сделал шаг и охнул. Нога болела немилосердно. Он попробовал наступить и застонал.

– Ты чтой, братко? – Ванятко наклонился, заботливо усадил на землю, закатал штанину. – Да вроде нет ничего, не вижу.

Они с трудом доковыляли до Жокиного пристанища, там разглядели боевые потери при свете керосинки. Нога посинела, начала отекать, наступать на нее становилось все труднее и больнее.

Спать улеглись в одной комнате: Жока на кровати, Ванятко на сундуке. Всю ночь больная нога не давала уснуть: и повернуться нельзя, и встать мочи нет. Утром угрюмый фельдшер вынес вердикт: закрытый перелом. И приговор вынес: лежать, не двигаясь, с шиной не меньше двух месяцев.

Сначала Евгений выл, грыз зубами подушку, думал, что лучше бы его убили. Лучше бы валялся под забором и ничего не чувствовал. Он страшился подумать о Полине. Как она? Что думает? Неужели считает его предателем, так легко отказавшимся от их общей мечты? На смену гневу пришла апатия, он не желал есть, говорить. Ванятко не оставлял его, тарахтел, мешая русские и украинские слова, кормил едва не с ложечки. А как оставить? Он же сам за хлебом сходить не может, воды принести.

– Ты езжай, тебя невеста ждет, – бурчал Жока, – я сам как‐нибудь.

– Еще чего! Моя Аленка дождется, не трухай. Ты разве бросил меня под забором? Меня б вбили насовсем. – Он смеялся и бежал торговаться с хозяйкой за свежее яичко.

Вскоре им пришлось съехать из приличного домика во дворе немецкой гостиницы: дороговат оказался постой, когда не князь Шаховский оплачивал все горемычные потребности. Ванятко нашел избу на окраине, договорился с тележником и перевез друга вместе с пожитками к болтливой бабке Параше. Он и фельдшера туда водил, немногословного, круглоглазого, с холодными железными пальцами, требовал отчета, как идет срастание, нет ли притаившейся печали. Лекарь успокаивал: молодой организм берет свое, процесс выздоровления не сворачивает с обрисованной дистанции. Иван изготовил из жердин костыли, приладил к ним перекладины, теперь Жока мог худо-бедно передвигаться – главное, не наступать на раненую ногу. Но на улицу все равно хода не было: зима, а штаны на загипсованную конечность не налазили.

Ваняткина история походила на агитационную листовку: служил на Кавказском фронте, плечом к плечу с социалистами, многое понял про жизнь, перенял их взгляды, заразился, буквально загорелся. С фронта поехал сразу на Гражданскую, побуксовал на Кубани, погостил дома, в Ставрополе, теперь прибыл в Ростов с миссией, привез транспорт оружия и боеприпасов большевикам-подпольщикам, потом в Верный, к невесте. Там станет служить делу революции.

– А как у тебя сложилось с этой… с Аленкой твоей?

– Да непросто, – ухмылялся Иван, – мы соседями жили, но они побогаче, пообразованней. А я не отступался, книжки разные читал, чтобы удивить, в церковь провожал, рядом стоял. А когда революция, то батько ее сразу на сторону красных встал. Это и стало мне сигналом – мол, давай, Ванятко, не зевай. Так и обручились. А теперь мой будущий тесть в Верном город строит. Места там больно красивые, а народу мало, вот и позвали мастеров издалека.

– Завидую тебе, капитально завидую. – Жока рассказал свою историю. Тоже романтичную, но погрустнее. Закончил с пафосом, но без твердости: – Теперь я поеду к ней и буду рядом.