По степи шагал верблюд

– Слишком много сладостных воспоминаний осталось в Новоникольском. – Княгиня мечтательно закатила глаза.

– Это ты имеешь в виду старую сытную жизнь. А теперь я и не знаю, богат я или нищ и гол. Того, что нами истрачено в дороге, раньше хватило бы на свадьбу дочери, да еще и на приданое осталось бы. А теперь? Нет, душенька, государство – это в первую очередь стабильность. А без нее и государства не надобно.

Хозяйка избы с детьми ушли спать в сени, Гарифулла с Жокой полезли на сеновал. Лошади, которым не досталось места в крестьянском скотнике, спали стоя, привязанные к невысокому тыну. На улице изредка слышались голоса: то переговаривались караульные, среди которых бродил и хозяйкин муж.

Августовская ночь не принесла с собой прохлады. Сошедшие с ума цикады стрекотали, как лента новомодного синематографа, громко и требовательно. Где‐то далеко ухал филин, кто‐то робко растянул гармошку, но тут же заставил ее замолчать – мол, неуместно беззаботное веселье в шальное время. Бархатная южная темень в отличие от сибирской – полупрозрачной, ненадежной – обволакивала и усыпляла.

Когда Жока открыл глаза, на сеновале вовсю хозяйничали утренние сумерки. Рядом посапывал Гарифулла, во дворах заливались петухи. Он спросонья подумал, что спит дома и сейчас мамка встанет и замесит тесто на пироги, а потом соберет хрустящих огурчиков и вытащит из погреба запотевшую крынку с домашним каймаком. Подстелив китель под голову, чтобы не кололась вредная солома, он перевернулся на другой бок.

– Фьють! – раздался тихий свист. – Вставай, тебе говорю. Пойдем во двор. И татарина растолкай, неча храпеть. – От стены отделился силуэт и повел длинным дулом в сторону ворот. – Выходи.

Жока в испуге скатился, дернув по пути Гарифуллу за ногу.

– Вы кто? Что вам надо?

– Мы поборники справедливости, – высокопарно начал пришелец, но сбился, запутался в незнакомых словах и закончил по‐простецки: – Короче… анархисты мы.

– И что вам надо? – Наконец удалось разглядеть лицо под низко нависшим козырьком: веселые круглые глаза в рамке густых ресниц, пышная пегая борода, торчавшая в разные стороны.

– Сейчас грабить вас будем, а потом и убивать, может статься. Так что не паникуй. – Судьбоносные новости он сообщал будничным тоном, позевывая.

Во дворе уже толклись трое незнакомцев – все бородатые, в длинных рубахах, в руках винтовки. Распоряжался всем высокий парень в полосатой рубашке, чья поросль на лице больше напоминала неполотые грядки. Хозяйка с детьми чудесным образом испарились, лошади Гарифуллы тоже исчезли. Домашняя птица бродила между непрошеными гостями, черный с фиолетовым отливом петух норовил клюнуть грязный сапог полосатого. Из дома вышел князь, заспанный, щурясь на происходящее.

Как часто случалось в минуты отчаяния, в непроснувшейся голове Евгения родился авантюрный замысел.

– Вы зачем в дом пошли, невезучки? – окликнул он анархистов. – Вам разве не сказали, что там девка больная? Видите, мы спим отдельно, сторонимся их. А это ее батька с мамкой, они уж наверняка заболеют. А вам оно надобно?

– Чаво? – не понял долговязый предводитель. – Чем больна?

– Да хрен ее знает, сыпь на ей жуткая, раны чешутся, как золотушные. У нас в деревне уже пятеро умерли от ентово самого. Лечили как умели, да не помогло. Все! На погост откочевали. Вы тоже, что ль, туды торопитесь?

– Чего это он? – Тот, что вывел с сеновала Жоку с Гарифуллой, раскрыв рот, смотрел на своего командира, надеясь получить ответы.

– Врет, поди, – беззаботно обронил тот.

– Да ладно, вру – не вру. Ты только меня с ними вместе не сажай. Я еще пожить хочу. – Евгений повысил голос и уже почти кричал в надежде, что Дарья Львовна с Полиной Глебовной его услышат.

– А как ты прежде с ними ехал?

– Ни в одном глазу, – уверенно запротестовал импровизатор, – мы‐то верхами, а они сами собой. Это нас на постой вместе поселили. Да и то не под одной крышей.

– Это правда, господа, – вступил в разговор Глеб Веньяминыч, – моя дочь серьезно больна. Долг порядочного человека предупредить вас об опасности. А деньги я вам и так отдам. – Он вытащил несколько ассигнаций из портмоне, которое держал под рукой на мелкие нужды, и протянул вожаку.

– Мало, по виду‐то вы баре не последнего разбору. – Второй бандит недоверчиво покачал головой.

– Мы растратились по дороге, цены взлетели до небес. А нам к морю надо, дочь лечить. Вот могу часы свои отдать. Они у жены. Она по ним время приема лекарств отмеряет.

– Да брось ты их, Пашка, – подал голос тот, что вывел ночевавших на сеновале, – пошли в другое место, есть еще постояльцы. Не хватало нам заразу подцепить.

– Может, прибить их тогда, чтоб не мучились? – задумчиво почесал лопатку предводитель.

– Ты чего? Уже чесаться начал? – с явным испугом в голосе спросил Жока.

– Эй, Пашаня, ты чего в самом деле? А ну, братцы, пойдем отселе подобру-поздорову.

– Да, пойдем‐ка, – поддержал его главарь.

– Эй, а мои кони? Как я ехай буду? – закричал им вслед Гарифулла.

Тот из анархистов, что оказался порассудительней, повернулся и показал татарину дулю.