По страницам "Войны и мира"

пременно несут в себе не только смену событий, но и то, что трогает наши чувства, нравственные

идеалы. Мы любим д'Артаньяна не потому только, что он победил во многих дуэлях, перехитрил Ри-

шелье и привез королеве ее подвески.

Мы любим д'Артаньяна прежде всего потому, что он был честным человеком и верным дру-

гом, умел любить, защищал достоинство женщины, был благороден, смел и добр. Без всех этих ка-

честв д'Артаньян не был бы нам так дорог.

Но еще дороже — видеть, к а к человек становится честен, смел и добр, следить за тем, как он

сам создает себя, воспитывает себя. Неразвитому уму это может показаться скучным — нужна нема -

лая душевная работа, чтобы научиться видеть увлекательное в том, как формируется человек.

Лев Толстой писал не для тех, у кого неразвитый ум. Он умел придумывать острые, захватываю-

щие сюжеты — мы видим, что умел. Но книги, в которых главное — внешняя увлекательность, были

для него литературой второго сорта.

Он писал свои книги не для того, чтобы просто развлечь нас. Ему хотелось, чтобы мы учились

думать и чувствовать, чтобы мы узнавали в его героях себя и сверяли себя с ними, чтобы наша жизнь

становилась глубже и значительней; он своими книгами стремился сделать нас богаче.

Поэтому у него Пьер, проходя все свои тяжкие испытания, прежде всего думает. Поэтому у

него Пьер вовсе не всегда героичен, чаще он смешон, нелеп, совершает ошибки и кается в них.

Поэтому у него Пьер...

Но вернемся к его приключениям.

11. ПЬЕР БЕЗУХОВ

Еще в самом начале наполеоновского нашествия что-то новое, непривычное начало происхо-

дить в душе Пьера — а движения души волнуют Толстого больше, чем дуэли, пожары и даже войны.

Когда дворяне и купцы собрались для встречи с царем, Пьер наивно мечтал, что царь будет с

ними советоваться. Надежды его не оправдались: царю были нужны деньги от купцов и крепостные

от дворян, а мнения их не требовалось. И тем не менее, Пьер чувствовал в себе и в других силы,

способные принести пользу России, и в душе его все ярче разгорался тот огонь, который сначала при-

вел его к намерению убить Наполеона, потом заставил поехать на Бородинское поле, а вернувшись

оттуда, обдумать и пересмотреть всю свою жизнь.

88

На поле сражения Пьер удивлял солдат своим бесстрашием. Но он боялся — несколько раз

его охватывал панический ужас. Он знал, что бояться стыдно, и старался преодолеть свой страх.

Только на постоялом дворе в Можайске, очутившись в безопасности, Пьер отдался своему страху: в

полусне чудилось ему, что «с ясностью почти действительности послышались бум, бум, бум выстре-

лов, послышались стоны, крики, шлепанье снарядов, запахло кровью и порохом, и чувство ужаса,

страха смерти охватило его».

Стараясь освободиться от страха, Пьер думает о солдатах, которые «все время, до конца

были тверды, спокойны...»

Никогда раньше Пьер не задумывался о том, что чувствуют и как живут люди, которых при-

нято называть простыми. Поздним вечером после Бородинского сражения, когда он встретил трех

солдат, накормивших его и проводивших до Можайска, привычная мысль пришла ему в голову.

«Надо дать им!» — подумал Пьер, взявшись за карман. «Нет, не надо», — сказал ему какой-то голос».

Так впервые пришла ему мысль о возможности человеч е с к и х отношений между ним и сол-

датами. На постоялом дворе в Можайске он думал уже о том, что они — Толстой выделяет это слово

курсивом — «они ясно и резко отделились в его мысли от всех других людей».

И вот Пьер приходит к тому, о чем много думал и сам Толстой, что отразилось в его повести

«Казаки», написанной до «Войны и мира», что преследовало его все последние годы жизни, много

позже работы над «Войной и миром».

«Солдатом быть, просто солдатом! — думал Пьер, засыпая. — Войти в эту общую жизнь всем

существом, проникнуться тем, что делает их такими. Но как скинуть с себя все это лишнее, дья-

вольское, все бремя этого внешнего человека?» Всю ночь, просыпаясь и сквозь сон, Пьер решал для

себя этот вопрос: как ему, графу Безухову, приобщиться к жизни народа. Может быть, в эту ночь он

сделал свой первый решительный шаг к декабризму. Но путь его нелегок и непрост, потому что он

— не герой приключенческого романа, а человек со своей единственной жизнью, в которой много

раз бывает и страшно, и стыдно, и больно, и радостно.

Да, Пьер ушел из дома, спрятавшись одновременно от графа Растопчина, французских солдат

и посланца Элен. Но главное, от чего он ушел, — от своей прежней жизни, заполненной ненужными

делами и людьми; ушел к внутренней свободе, к новой естественной жизни, которая, как ему ка за-

лось, могла начаться сейчас, когда все вокруг сломано и сдвинуто со своих мест.

В приключенческом романе автор может не показывать читателю, к а к изменяется характер его

героя. Мы с радостным удивлением узнаем в мудром и сдержанном графе Монте-Кристо простоватого

матроса Дантеса; нам даже понятно, что изменения этого характера произошли под влиянием аббата

Фариа. Но мы не участвовали в духовном росте будущего графа Монте-Кристо. Нам довольно того,