По страницам "Войны и мира"

что человек изменился; теперь он живет иначе, поступает иначе.

У Толстого двадцатилетний Пьер в салоне Анны Павловны и тридцатипятилетний Пьер в

эпилоге — разные люди: и самая важная для Толстого писательская задача — за ставить нас участ-

вовать в изменении характера Пьера, показать нам, как произошло, что неопытный юноша стал зрелым

человеком с огромным будущим.

Вот это как мы и видели на протяжении многих страниц романа; Пьер ошибался в людях,

покорялся своим страстям, совершал неразумные поступки, жил монотонной жизнью члена Англий-

ского клуба, отставного камергера — и все время думал, все время был недоволен собой и пересмат-

ривал себя.

Теперь, в занятой французами Москве, он возвращается к решению убить Наполеона, «с

тем чтобы или погибнуть, или прекратить несчастье всей Европы». Благородно? Очень. Достойно

Атоса и графа Монте-Кристо. Но Атосу и графу Монте-Кристо все удавалось, потому что они живут в

книгах. А Пьер живет в настоящей жизни...

Он еще не тот сильный человек, разумный организатор, умеющий все предвидеть и ничего не

забыть, каким он станет в эпилоге. Он только еще двигается по своему пути — и в нем жив неле-

пый юноша, так же страстно защищавший Наполеона в гостиной Анны Павловны, как он те -

перь хочет его убить.

Предприятие Пьера обречено на провал, но мы, как и он сам, не сразу понимаем это. Он

собирает душевные силы, но не умеет подумать о том, что пистолет велик: его нельзя спрятать под

одеждой; что нужно по меньшей мере точно знать, когда и где проедет Наполеон, а потом уже раз-

мышлять, хватит ли решимости его убить.

Оставшись в Москве, Пьер решил скрыть свое знание французского языка. Но при первой же

встрече с французом Рамбалем, которого он действительно спас от выстрела сумасшедшего, Пьер за-

89

бывает свое решение не говорить по-французски. Спасение происходит вовсе не героически:

Пьер напуган не меньше Рамбаля; и совсем он не хотел оказаться в положении благородного рыца-

ря, спасающего своего врага...

Еще более нелеп и даже, стыден внезапный порыв откровенности, заставивший Пьера расска-

зать Рамбалю всю историю своей любви к Наташе — то, чего он не мог бы рассказать ни одному че-

ловеку на свете.

Наутро, измученный угрызениями совести, Пьер собрал свою решимость, чтобы все-таки вы-

полнить намерение убить Наполеона. Но теперь он понял, наконец, что пистолет не годится, и взял ту-

пой кинжал, может быть подсознательно понимая и то, что никого этим кинжалом не убьешь.

Зачем Толстой рисует все поступки Пьера в таком странном, почти смешном виде? А затем, что

они придуманные, неестественные. Убить Наполеона — трудный и сложный замысел, для его выпол-

нения нужна не только отвага, но хладнокровие, умение все взвесить, обдумать, — этого-то умения у

Пьера нет.

Зато у него есть доброта — и когда он бежит по разрушенным дворам в горящий дом искать

чужую девочку, этот его поступок так же естествен, как естественно он броса ется на помощь жен-

щине, с которой срывают ожерелье. Пересказывая этот эпизод как бы для приключенческого романа,

я позволила себе совсем немного сократить слова Толстого, потому что полностью они никак бы не

подошли для рассказа о мужественном графе.

На самом деле у Толстого написано так: «Он бросился на босого француза и, прежде чем

тот успел вынуть свой тесак, уже сбил его с ног и молотил по нем кулаками». (Курсив май. — Н.

Д.)

Выделенные слова снижают героическую окраску происходящего. Босой француз! В приклю-

ченческом романе ему бы следовало быть по крайней мере в доспехах. И может ли благородный

герой м о л о т и т ь кулаками по своему противнику!

Все, что случается с Пьером, происходит просто, совсем не возвышенно — как в жизни. И в

плен его берут без всяких красивостей: «он бил кого-то, его били и... под конец он почувствовал, что

руки его связаны...»

Но после придуманного, неестественного плана убийства Наполеона, которым Пьер «мучился,

как мучаются люди, упрямо предпринявшие дело невозможное — не по трудно стям, но по несвой-

ственности дела со своей природой», после того, как он провел несколько дней в поисках решимо-

сти, Пьер на пожаре «как бы вдруг очнулся к жизни после тяжелого обморока».

Здесь было его место, здесь он мог найти применение потребности жертвовать собой, и он «по-

чувствовал себя освобожденным от тяготивших его мыслей. Он чувствовал себя молодым, веселым,

ловким и решительным».

Оказалось, что спасти чужую девочку легче, чем нести ее, прижимая к себе: испуганный ре-

бенок визжит «отчаянно-злобным голосом» и кусает своего спасителя «сопливым ртом». Но Пьер

«сделал усилие над собою, чтобы не бросить ребенка», преодолел чувство гадливости, — все это

гораздо менее героично, чем ходить по Москве с кинжалом за пазухой в поисках Наполеона, но

требует не меньших душевных усилий, и Пьер находит в себе силы, чтобы в нем победило добро.

В последнюю минуту, когда его уводят французские солдаты, Пьер вдруг возвращается к прежне-

му неестественному, выдуманному миру: «сам не зная, как вырвалась у него эта бесцельная ложь», он