По святым местам

Одни стали ходить в моленную со своими иконами и молились только на них; другие иконы в реку покидали, проделали в избе в углу дырку на восток и молились на эту дырку; третий и книги все выбросили и начали радеть: скакать козлами по кругу, полотенцами махать, Духа Святого призывать и пророчествовать; четвертые развелись с женами, некоторые даже приняли оскопление. Такая пошла неурядица в деревне – и драки, и ругань, и вражда великая. Вообще все взбесились и считали, что их вера – самая правая. Наконец, старики вызвали из Нижнего знаменитого поморского начетчика Пичугина. Приехал Пичугин, посмотрел на все эти безобразия, моленную закрыл и всех предал заклятию. Народ испугался, притих. Вдруг детей стала валить «глотошная», горловая болезнь, не успевали хоронить. Пришел народ к избе, где остановился Пичугин, встал на колени, каялся, просил снять заклятие. Пожалел народ Пичугин, снял заклятие, проводил его народ, и «глотошная» прекратилась. Правда, доктора говорили, что была эпидемия дифтерии, но народ больше верил Пичугину заклятию и Божией каре. После отъезда знаменитого начетчика, собрались все мужики на сход. Судили, рядили, как дальше быть с верой, чтобы всех к одному знаменателю привести. Старики решили, что порядка не будет, пока у нас не будет законной иерархии. Нет иерархии – нет и Церкви, а вместо Церкви беззаконное сборище. Но возвращаться в никонианскую церковь упертый народ не соглашался. Но вот выступил один тароватый старик и сказал, что он прослышал, что есть такая церковь вроде бы и не вашим и не нашим. Называется она Единоверческая, где служба и обряды идут по старым книгам, как в дониконовские времена, и крестятся двуперстием, правят настоящую обедню, но попа дает никонианский епископ от Священного Синода. Подумал народ и согласился. Главное, что двуперстием креститься можно, да еще и то, что причастие будет. Народ-то без причастия страдал, а начетчики, как ни старались, не могли объяснить, как без причастия спасаться. А ведь во Святом Евангелии сказано, что без причастия Тела и Крови Христовой – спастись невозможно. Последнее и решило все дело. Народ был утешен, все были рады и счастливы, как на Пасху. Дружно в моленной срубили алтарь. Пригласили попа и дело пошло на лад. После революции власти церковь закрыли, но разграбить ее народ не допустил. Вновь она открылась в 1943 году, ну тут уж какое там «единоверие», и стал обычный патриарший приход.

Федя сходил к батюшке, взял ключи и повел меня осматривать храм. Все было как в семнадцатом веке: бревенчатые потемневшие стены, навеки устоявшийся смолистый запах ладана, наверху под шатром – сумрак. Освещение только свечное. Свечи катали сами из чистого воска. Паникадило из потемневшей бронзы с херувимами и корсунскими крестами. Оно было все оснащено толстыми свечами и поднималось и опускалось на блоках. Традиционной раскрашенной «Голгофы» не было. Вместо нее большой двухметровый моленный крест с надписью «Царь Славы». На нем еще были изображены: копье, трость с губкой и голова Адама. Амвон – низкий, пальца на четыре. Иконостас – тябловый, с иконами древнего письма и все по чину. Над Царскими Вратами деисусный чин, по тяблам – пророческий чин, апостольский. На стенах храма икон нет. Во время богослужения поют на два клироса настоящим знаменным распевом. Крещение совершают здесь в три погружения. Литургисают на семи просфорах. Вокруг аналоя ходят посолонь (по солнцу). Федя умолк и задумался.

Как-то в другой мой приезд к Феде мне пришлось в здешней церкви слушать чтение псалтири – Сорокоуст. Читала молодая черничка, вроде как монашествующая, но как читала! Такого духовного проникновенного чтения я не слыхал никогда. Каждое слово было как бы отлито, настолько четко, со значением оно было произнесено, и само плыло ко мне в трепетном свете лампад и свечей.

Громадным кованым ключом Федя запер церковные двери и пригласил меня на трапезу к себе в дом. По лестничному крыльцу поднялись в жилое помещение. Направо – русская печь, под стенами – лавки, в красном углу – образа и большой стол. Семья стояла в ожидании. Большак прочел молитву: «За молитв святых Отец наших, Господи Иисусе Христе, Сыне Божий, помилуй нас, грешных. Аминь. Ядят нищии и насытятся, и восхвалят Господа взыскающии Его, жива будут сердца их в век века».

Семья села за стол. Рядышком сидели неженатые Федины братья: Тереха, Степан, Петруха. Под образами большак – отец. Напротив посадили нас с Федей. Старуха-мать и молодуха – жена Феди, подавали на стол, орудуя в печи ухватами. Здесь быт был твердо установлен и держался как в старые времена. Есть еще в громадной России такие «оазисы». На стол поставили большую чашку с мясными щами. Мне как гостю и городскому человеку дали особую миску. Горкой лежали нарезанные большаком ломти свежеиспеченного ржаного хлеба. Все взяли по ломтю и стали степенно хлебать щи. Когда подобрались ко дну, большак стукнул ложкой о край чашки, и все по очереди стали ложками таскать куски мяса. После по многу стаканов пили чай из самовара.