По святым местам

Федя отвел меня в особую клеть для гостей и уложил спать. Смотря на теплющуюся лампадку перед образом Спасителя, я вспомнил свою первую поездку в Тихвин на Пасху в конце семидесятых годов.

Я тогда приехал днем и сразу пошел к знакомому батюшке иеромонаху, который служил на приходе в храме, в народе именуемом «Крылечко». Этому батюшке был предоставлен епархией отдельный хороший дом с садом и колодцем, новенькой обстановкой, посудой для личного пользования и для архиерея, если таковой пожалует сюда, всякие ковры и прочее. Но сам батюшка, отвергая комфорт, выбрал себе маленькую комнатку-келью, где стояла узкая железная койка и аналой. Он был еще молод, но, по-видимому, уже успел заслужить внимание и уважение прихожан, ореол которого краем касался и меня, когда я приходил во храм, потому как был лицо, приближенное к батюшке. Это был особый батюшка. Он был хорош и лицом, и ростом, и умом. Всей душой он стремился к благочестию, но он был человек, и дьявол долил и искушал его непрестанно. Он был в постоянной духовной брани с силами зла и с сокрушением говорил мне, что в каждой складочке его монашеской мантии сидит по бесу. Я возлагал на батюшку большие надежды и всегда думал: быть, быть ему святителем, потому что Господь щедро одарил его многими достоинствами. Дело было в конце Великого Поста, и мы в этот день пообедали с ним скромно: гороховый суп, кусок ржаного хлеба и все без возлияния елея. Правда, еще пили чай с булкой. Уже смеркалось, и я пошел прогуляться по малолюдным улицам городка. Приближалась Пасха. Она в этом году была ранняя, и снег еще не сошел, но уже чувствовалась весна, и воздух по-весеннему был мягким, теплым и приятным. На этой улице дома были небольшие, большей частью деревянные. За занавесками двигались тени. Люди собирались ужинать или отдыхать после дневных трудов. Местами со дворов слышался собачий лай, но он был приглушенный, как это бывает, когда еще лежит снег. Я брел себе потихоньку, думая о том, как можно было бы мне жить здесь мирно и спокойно без всяких треволнений и забот. Около одного дома из открытой форточки слышались прекрасные звуки шопеновских ноктюрнов. Кто-то играл на рояле. Я остановился и слушал, пока не раздался последний аккорд. Уже изрядно стемнело, и я дошел до шлюза канала, где стоит новодельная деревянная часовня древнерусского пошиба. Я стал под фонарем и посмотрел на часы. Из-за угла часовни, покачиваясь, вышли два субъекта с насандаленными носами.

– Отец, – хриплым голосом обратился один из них ко мне, – там за углом есть две бутылки. Возьми их себе на табак. – Покачиваясь, они удалились.

Я вернулся домой. Батюшки еще не было, но он скоро пришел и принес сетку отличных красных помидоров.

– Батюшка, вы волшебник! Откуда здесь в конце зимы такие роскошные помидоры?

– Бог послал, – ответил он, улыбаясь.

Быстро пролетела Страстная седмица. В Страстную Субботу у батюшки были большие хлопоты с освящением куличей. Народу с корзинками собралось много. Все суетились, старались побыстрее освятить свои приношения. Чин освящения происходил в церковном притворе. Милиционер, стоявший снаружи, регулировал впуск богомолок с корзинками и к концу уже совсем упарился. Освящая содержимое корзинок, батюшка углядел в одной из них добрый кусок свиного окорока.

– Это чья корзинка?! – закричал он.

– Моя, – ответила молодая богомолка с круглым румяным лицом. – А что?

– А то, – сказал батюшка, – что в храм Божий мясо вносить не дозволяется.

– Как так не дозволяется? Его надо освятить.

– Не буду освящать, и вас прошу выйти с непотребным здесь продуктом.

– Ах, еще и непотребный продукт! А вот не выйду!

Батюшка хватает жирный окорок, несет его к открытой двери и кидает через толпу вон. Окорок, описав траекторию, шлепается на голову стража порядка. Тот свистит в свисток. Подобрав окорок, он с этим вещественным доказательством обиженно идет к батюшке.

– Как же так, святой отец, я же при исполнении, и вдруг получаю контузию этим предметом. – Он потрясает окороком и нюхает его.

– Прости, дорогой, я совсем запарился с этими богомолками. Да и рассердила меня эта упрямая.

– Раз такое дело, я этот окорок конфискую.

– Батюшка, простите меня, только освятите кулич и пасху, а окорок пусть переходит в собственность пострадавшего.

– Ну вот, слава Богу, все уладилось.

Я еще вспомнил, что в этой церкви «Крылечко» когда-то, еще будучи иеромонахом, служил будущий патриарх Алексий Симанский. Светлая личность, так много сделавшая для восстановления Русской Православной Церкви, служивший в тяжелую эпоху хрущевских гонений на Церковь, истинный пастырь Христов, не оставивший свою паству в страшные дни ленинградской блокады.

Наконец я заснул; временами просыпаясь, смотрел в окно, где было видно темное небо с яркими хороводами звезд. Временами на дворе лаяла собака. В углу комнаты уютно и безостановочно трещал сверчок. Слава в вышних Богу, и на земли мир, в человецех благоволение. А утром Федя проводил меня на поезд в Тихвин, и я уехал.

Баня духовная

– Издравствуй, Петровна, а где Сыч-то твой?