По таёжной реке Бикин

Меня даже бросило в жар. Прежнее поведение рыбных филинов, которому я раньше не мог найти объяснения, стало теперь понятным. Ведь это самка кормила своих прошлогодних птенцов! Только теперь стало очевидным, что своего гнезда у молодых рыбных филинов быть не может, поскольку они пока еще не в состоянии наловить необходимое количество рыбы даже для себя. Где уж им выкормить птенцов!

В этот раз Чук был со мной. Последние дни я постоянно брал его в ночные походы. Брал не для смелости: ночного леса я уже не путался. Если уж на то пошло, то ночью с собакой страшнее, чем без нее. Она еще издали, когда вы спокойны и ни о чем не подозреваете, причуивает зверя. Шерсть при этом у нее становится дыбом, а из утробы сочится тихий рык. От этого в полной темноте вам действительно становится страшновато. А ведь без собаки мы могли бы и не заметить, что кто-то прошел мимо. Чука я брал ночью совсем для другого. Куда бы я ни забрел, гоняясь за голосами рыбных филинов, стоило мне взять собаку на поводок и сказать ей: «Пошли домой», — как она непременно и кратчайшим путем выводила меня на последний бивак. При этом замечательно не столько то, что она находит дорогу, сколько то, что выбирает наилегчайший путь. Если, скрадывая филинов, я в темноте продирался по непролазной чаще, то домой Чук меня всегда вел откуда-то появившимися тропинками и полянами.

Но сегодня я не пошел сразу в барак. Я сел поудобнее, посадил напротив Чука и открыл небольшую «пресс-конференцию». Говорилось на ней примерно следующее:

— Дорогой Чукуля! Мы здорово потрудились. Нам удалось вскрыть интереснейшие особенности жизни одной из наименее изученных птиц нашей фауны. Мы достоверно установили, что рыбные филины приступают к размножению не раньше, чем на третью весну своей жизни. Мы убедились, что искать гнезда у более молодых особей бессмысленно. Все эти дни мы плодотворно выслеживали наиболее крикливых из рыбных филинов, а они-то и оказались молодыми. Нам же говорили еще дед Лен-куй и Покула, что рыбные филины токуют в феврале — марте. В апреле — мае, когда мы их искали, размножающиеся птицы кричат сравнительно редко. Но мы все же молодцы. Когда-нибудь это может нам пригодиться… Но мы узнали и многое другое. Мы видели, как охотятся рыбные филины, и знаем, что они едят. — При упоминании о еде Чук обронил «слезу» с языка, я же, словно ничего не произошло, продолжал — Но главное то, что мы много раз своими глазами видели рыбных филинов — Я сделал небольшую паузу (в это время на косе беспокойно закричали уссурийские зуйки) и уже более строгим голосом закончил: — Но в нашей работе были и просчеты. Они-то и привели к тому, что нам не удалось отыскать гнездо рыбных филинов. Придется подтягиваться!

На этом «летучка» была закрыта. Я облегченно вздохнул. Чук, сообразив, что мы сейчас тронемся к дому, радостно завилял хвостом.

В бараке нас ждал сюрприз: на обороте снятой с определителя птиц суперобложки химическим карандашом было написано: «Я был вверху. Нашел дырку в тополе. Рядом сидело два рыбных филина. Никуда не уходи. Завтра повезу тебя вверх, к бараку на Пушной. Семен Канчуга».

Я даже не обрадовался новой надежде. Однако, Проснувшись рано утром, никуда не ушел, как делал это обычно.

Снова вверх по Бикину

Как сказал Семен, до речки Пушной было около тридцати километров вверх по реке. Может быть, течение Бикина на этом отрезке еще сильнее, или мотор на лодке Семена был слабый, но казалось, что мы едем вечность. Стремительная вода меня больше не пугала, и в пути я даже задремал.

Над Бикином, шипя крыльями, уже носятся колючехвостые стрижи. На сухостое вдоль берега чинно восседают темные широкороты. Эта самая яркая из приморских птиц сидя выглядит весьма скромно. Но стоит ей слететь с ветки в погоне за стрекозой или бабочкой, как она тут же засверкает изумрудом. И стрижи, и широкороты прилетают на Бикин поздно, в конце весны. Для себя же я считаю, что с появлением этих птиц наступает лето. Так оно и есть: ведь уже 30 мая.

На Пушную мы приплыли к вечеру. Полосатое солнце светило уже из-за деревьев. Здесь, так же как и на Леснухе, был построен охотничий домик. Возле него, распятая на жердях, сохла здоровенная шкура бурого медведя. Похоже, что она стоит здесь с зимы (невыделанная шкура медведя жесткая, как фанера, и обычно ее ставят, прислонив к стене или дереву). Как и у зимовья Покулы, к стене прислонены собачьи нарты. На чердаке видны подбитые камусом широкие лыжи. По всем этим приметам видно, что здесь обитают промысловики.

Дом на Пушной принадлежит племянникам Покулы — Николаю и Александру Сигде. Здесь их охотничий участок. Сюда они приедут через полмесяца добывать панты — молодые рога самцов изюбрей. Панты летом покрыты шерстью, мягкие и пронизаны многочисленными кровеносными сосудами. Они широко используются в медицине для приготовления лекарств, возбуждающих человека и повышающих его сопротивляемость болезням. Пока пантовка не началась, единственным хозяином зимовья буду я.