По таёжной реке Бикин

Уже вторая ночь, проведенная у барака на Леснухе, обнадежила меня. И хотя еще не удалось увидеть рыбного филина, по голосам в ночи я уже знал, что их здесь по крайней мере пара. Две птицы в одном месте весной — это значит, что где-то рядом гнездо. Приходилось бодрствовать почти сутки напролет. Ночи казались короткими. Но не хватало и дней, в каждый из которых я мог уделить сну не больше двух-трех часов: помимо всех прочих дел днем приходилось обыскивать все те места, которые казались «подозрительными» ночью.

Весна на Бикине спешила. Уже зазеленели азиатская черемуха и чозении. Упругими стрелками пробили лесную подстилку маньчжурские ландыши. Усилился птичий гам. У многих птиц были уже не только гнезда, но и птенцы в них. Я не мог не уделять внимания и им. Вот и получалось так, что ночью я слушал рыбных филинов, а заодно и других сов, а после восхода солнца гонялся за дневными птицами.

Конечно, такая жизнь изматывает невероятно. Постоянно кажется, что куда-то опаздываешь. Время выкраивается лишь на запись наблюдений — это моя работа. Все, что не относится непосредственно к ней, делается впопыхах.

Вот и сегодня, например, обнаружив, что я непозволительно оброс и волосы, прилипшие к потному лбу, мешают смотреть в бинокль, я обкорнал их ножом тут же, в лесу, стоя, даже не присев. Через минуту бинокль вновь у глаз… И вдруг, впервые в жизни, я своими глазами увидел рыбного филина!

…Филин спокойно сидит на поваленном, обросшем мхом стволе ясеня, в светлой тени зазеленевшей черемухи. До него около ста метров. Еще ночью, когда рассвет едва намечался, я засек его в этом месте по голосу. Он сидит неподвижно, в профиль ко мне. Сперва я даже принял его за обломок ствола. Птица втянула голову в плечи. Кажется, что она спит. Глаза вроде бы прикрыты. Вот к тому месту, где она расположилась на отдых, подполз солнечный зайчик. На какое-то время он полностью осветил филина. Жадно всматриваюсь в его облик. В полевом дневнике, не глядя на страницы, пишу:

«Окраска тела однотонная, песчано-бурая; перья на боках с тонкими продольными настволинами; такие же пестрины, только более размытые, на груди и верхней части головы; спина того же тона, но темнее; крылья бурые, с четким охристым поперечным рисунком; хвост, видимо, короткий — сложенные крылья закрывают его почти полностью; «уши» (пучки перьев на голове) — большие, направлены в стороны; лицевой диск выражен сравнительно слабо; голова относительно тела кажется маленькой (у обыкновенного филина она выглядит намного внушительнее); рост, по-видимому, около полуметра».

Это протокольная запись из дневника. Но на самом-то деле рыбный филин представился мне совсем иным. Как в сказке:

«…На поваленном замшелом дереве сидит огромная, как копна сена, сова. Поражаюсь, почему не разглядел ее сразу. Яркая, золотистая окраска. Лохматые, оттопыренные «уши» — словно шапка с двумя козырьками в разные стороны. Из-за сливающихся на расстоянии темных провалов закрытых глаз и клюва кажется, что на голову совы надели маску. Как у сиамских котов! От подошедшего луча солнца «лицо» рыбного филина сморщилось, как у старика, нюхающего табак, и приобрело форму овала, сплюснутого сверху вниз. Птица жмурится от яркого света. Ну конечно же, это не рыбная сова, а дух лесов бакинских! Буро-зеленый замшелый ствол и дремучий рыбный филин — до чего же они созданы один для другого…»

…Где-то высоко в голубом небе, гортанно акая, пролетели две большеклювые вороны. Они всегда ведут себя так: никого не боятся и спокойно летают у всех на виду. Но я испугался, что эти вездесущие, поразительно зоркие и сообразительные птицы заметят меня и поднимут гвалт на весь лес. Я сжался в комок i и не шевелюсь. Когда же вороны пролетели, снова осторожно поднимаю бинокль к глазам. Филин все в той же позе сидит на своем месте, но похоже, что голова его втянулась в плечи несколько больше обычного. Он тоже, наверное, не хочет быть обнаруженным большеклювыми воронами!.

Луч солнца словно прирос к филину. Весь освещенный им, он продолжал некоторое время сидеть неподвижно, но терпение его, видимо, иссякло, и он вдруг привстал. В следующий момент его тело из вертикального приняло горизонтальное положение, а из-под куцего хвоста брызнула в сторону белая струя. Какое-то время филин оставался неподвижным в этой необычной позе. Затем перья на нем стали медленно подниматься. И без того крупная птица при этом увеличилась в размерах почти вдвое. Пальцы ее судорожно вцепились в ствол, а по телу, от хвоста к голове и обратно, прокатилась крупная дрожь… Отряхнувшись, филин деловито, вперевалку, сохраняя все то же горизонтальное положение тела, зашагал по стволу. Были видны его мощные ноги, под коротким опушением которых угадывались налитые мускулы.

Выбрав под черемухой самое темное место, филин остановился. Принял характерное для сов вертикальное положение. Перья плотно прилегли к телу. Из огромной рыхлой копны он опять превратился в малозаметный обломок сука.