По таёжной реке Бикин

Когда до дупла осталось не более полуметра, а внизу — добрый их десяток, я почувствовал, что шип «кошки» на правой ноге больше не держит и нога ползет вниз. Ударил плашмя ею по дереву, пытаясь вогнать шип глубже. Но по-прежнему упора не было. Я еще размышлял о том, что бы предпринять, когда случилось самое плохое: поползла вниз и левая нога…

Судорожно скрючив пальцы рук, я впился ими в пень. На какой-то миг зловещее оползание прекратилось. Но пальцы не могли долго выдержать это невероятное усилие. Скосив глаз, я глянул через плечо вниз. «Вон туда, подальше от острых обломков вершины тополя, надо падать, — промелькнуло в сознании. — Главное, посильнее оттолкнуться от ствола». Но я нахожусь на уровне по крайней мере третьего этажа дома! И снова прильнув к стволу, соскребая животом, грудью, лицом мох с коры, цепляясь за нее пальцами, ногтями, я медленно сползаю вниз. «Когда начну падать, надо не забыть посильнее оттолкнуться», — вновь пронеслось в голове…

Но мне всегда немножко везло в жизни. Через метр оползания я неожиданно уперся одной ногой в маленький круглый нарост. (Говорят, что из них делают курительные трубки и ручки для ножей.) Найдя опору для одной ноги, я тут же нашел ее и для другой.

Минут пять, наверное, я отдыхал и унимал дрожь в коленях. Затем, согнув ногу, ощупал шип. На нем, как на штопоре, прочно сидела пробка коры. То же случилось и со вторым шипом. Немного повозившись, освободил шипы. Придя в себя, посмотрел вверх. Там темнело недоступное дупло. Посмотрел вниз: там сидел, внимательно следя за мной, Чук. Увидя, что я обратил на него внимание, пес нетерпеливо заскулил. И я сдался: с превеликой осторожностью спустился на землю.

Как побитый, я сидел на кочке. Чук с серьезным видом обнюхивал мои руки. О повторном подъеме на злополучный пень в этот день я не мог и думать. Ночь я провел спрятавшись недалеко от дерева с дуплом. Всего два раза к дырке подлетели рыбные филины. Но никакой возни, свидетельствующей о том, что в дупле находятся птенцы, я не расслышал. А к утру птицы исчезли совсем.

На следующий день я опять пришел сюда, но на пень не полез. Как только я к нему приближался, у меня начинали трястись ноги. К тому же еще кровоточили ободранные пальцы, из десяти ногтей четыре были глубоко надломлены и ныли. Лишь на третий день, срубив стоящую рядом пихту и привалив ее к тополевому пню, я заглянул внутрь дупла. Там ничего не оказалось. Можно было только предположить, что эта ниша не так давно выглядела иначе. Теперь же пол в дупле прогнил и провалился вниз почти до самой земли. Посветив фонариком вглубь, я разглядел только мелкие гнилушки. Обидно было до слез. Даже захотелось все бросить и уехать домой, в Ленинград…

В этот день завтрак, взятый с собой на двоих, я весь скормил Чуку. У него настроение не было испорчено, и он съел все без остатка.

Наверное, чтобы утешить меня, судьба послала в тот день несколько интересных встреч. Во второй половине дня, оставив собаку в избушке, я пошел обследовать соседнюю сопку. В одном из распадков в густой траве что-то мелькнуло. Потом раздался звук, который я принял за взревевший на Бикине мотор. Не разобрав, что это за звук и откуда он донесся, я сделал еще один шаг вперед — и грозный рык повторился снова. Только теперь я сообразил, что это голос тигра! Зверь лежал метрах в двадцати от меня, в густых папоротниках. Почему-то он не желал уступить мне дорогу и не двигался с места. Поразмыслив и вспомнив, что, кроме ножа, у меня нет никакого оружия, я обошел зверя стороной.

В этот же день мне удалось еще найти два гнезда с кладками синих соловьев и выследить иглоногую сову. Кстати, о ее жизни известно немногим больше, чем о рыбном филине. Гнезда ее находили один или два раза, продолжительность насиживания неизвестна, пуховички не описаны, образ жизни — загадка. Я очень обрадовался находке и в мечтах уже составил план дальнейших наблюдений за этой совой.

Нет, жизнь в Приморье не так уж плоха!

Последние недели на Бикине

Потерпев фиаско с рыбными филинами, я затужил, но не надолго. Дебри Уссурийского края, как чудесный бальзам, лечат раны. И вторую половину лета я проработал не менее интенсивно, чем первую.

Я не нашел гнезда рыбного филина, но, пока искал его, выследил множество других интересных птиц. Под наблюдением находились гнезда иглоногих сов, скрытые в кронах миниатюрные гнездышки-гамачки буробоких белоглазок, вылепленные из лишайников гнезда-чашечки серых личинкоедов. Я знал гнезда многих овсянок: желтогорлой, таежной, седоголовой, ошейниковой и красноухой. Удалось рассмотреть на елях и кедрах гнезда-шалашики корольковой пеночки. Следил я и за гнездовой жизнью пестрого дрозда, которого в прежние годы работы на Бикине выследить не удавалось.