По таёжной реке Бикин

Совсем по-домашнему приветствовали меня длиннохвостые синички. Подлетев почти вплотную, они повисли на тонких прутиках и, поблескивая бусинками-глазами, деловито хрипели: «Черр, черр, черр». Так эти птички беспокоятся, но мне кажется, что они здороваются со мной. У одной из длиннохвостых синичек в клюве пушинка. Значит, у них уже не только есть гнездо, но оно уже построено полностью и теперь птицы заняты его выстилкой. Я даже снял с головы берет и поклонился маленьким синичкам.

Сняв берет, я невольно остановил взгляд на небольшой приколотой к нему бронзовой брошке. На ней был изображен филин. Этот маленький талисман еще в Ленинграде вручил мне мой друг, тоже любитель природы и бродяга по натуре, Костя Бобров. Невольно улыбнувшись, я вспомнил, как Костя, желая сказать мне на прощание что-нибудь приятное, уверял, что этот талисман непременно приведет меня к гнезду филинов! Ну что ж, буду надеяться.

Мои мысли были прерваны звонким криком ястребиного сарыча. По внешности эта птица — нечто среднее между обыкновенным канюком и лунями. Еще вчера я заметил, что на той стороне протоки, на старом долинном ильме, он начал постройку гнезда. Вот и сейчас, оглашая окрестности воинственным криком «Чик-к-е-й», он летает, держа в тонких лапах прутик. Гнездо устраивается высоко, в двадцати метрах от земли. Хищник строит гнездо и одновременно токует. Ток ястребиных сарычей не совсем обычен. Птица, неестественно напряженно махая крыльями, летает над самыми вершинами деревьев. Наметив место для посадки, уже подлетев к нему, ястребиный сарыч начинает учащенно повторять свое «чик-к-е-й» до восьми — десяти раз подряд и с последним из этих криков садится. Уже сидя он прокричит еще два раза и замолкнет. Видимо, токовый полет утомляет птицу. Прежде чем слететь вновь, она обязательно отдыхает минуты две. Затем полет — и крики возобновляются. И я опять слышу, как ястребиный сарыч задорно кричит над еще по-зимнему голым лесом.

Солнце уже давно поднялось над поймой Бикина, а я продолжаю сидеть на прежнем месте. Прямо напротив, на каменной березе, повисли четыре чижа. Они усердно потрошат сережки, и вниз летят легкие коричневые чешуйки. Где-то в кустах еще прозрачного рябинолистника перекликаются приморские снегири. Песня их: «У-у-эээ» — скорее напоминает скрип дерева при ветре, нежели пение птицы. У наших европейских снегирей голос почти такой же. Правда, наши снегири поистине красавцы: от красной грудки самца трудно оторвать глаза. Снегири же, живущие на Бикине, — тускло-серые, невзрачные птицы. Лишь у некоторых из них при внимательном осмотре удается заметить грязно-розовый налет. Но все равно они меня радуют.

Все первые дни после приезда сюда я, как и в прошлом году, почти круглые сутки находился на ногах. Ко всем моим делам и заботам еще прибавилась лодка. Одному Чуку известно, сколько сил, нервов и времени я потратил на освоение строптивого мотора. Шпонки, крепящие винт, я умудрился выводить из строя еще при включении скорости. Не счесть, сколько раз я срывал их, наезжая на косы или натыкаясь на бревна, плывущие вниз по Бикину. Только в первый день я семь раз снимал винт и заменял шпонку. Запас гвоздей, из которых я их тут же изготовлял, таял, как весенний снег. А сколько страху я натерпелся! Правда, меня каким-то чудом проносило мимо узких, бурных мест. Но страх-то оставался! Смелым и спокойным мотористом я стал лишь на третий день. Произошло это следующим образом.

Я заехал поговорить о птицах к пасечнику, избушка которого одиноко стояла на берегу реки. Разгоряченный, я залпом выпил там стакан медового кваса. Напиток оказался немножко хмельным. Распрощавшись с дедом, я сел в лодку, и… мотор взревел с пол-оборота, что с ним случалось далеко не всегда. Лихо развернувшись почти на одном месте, моя лодка выскочила на середину реки. Я не мог понять, что произошло, но мне было совсем не боязно. Я добавил газа и, ловко маневрируя между плывущими навстречу бревнами, помчался вверх по реке. За последующие полдня я не наскочил ни на один камень и не сорвал ни одной шпонки! После этого случая, уверовав в свои способности, я благополучно плавал все лето. У меня случались лишь мелкие, неизбежные на горной реке аварии. Страх же с того памятного дня сменился уверенностью и холодным расчетом. Теперь я уже не уставал за рулем и мог спокойно смотреть по сторонам. Мои поездки по Бикину превратились в будничную работу.