По таёжной реке Бикин

От прошедшей баталии устали все. Задремали совята в дупле. Не видно и взрослых птиц. Второй час ночи. Экономя энергию батареек, я временно отключил их. Темнота вокруг кромешная. А Чук спит. И мне почему-то тепло сегодня. Даже в сон потянуло. Но я знаю, что после полуночного перерыва, перед рассветом, рыбные филины вновь оживляются. Сижу жду: что будет дальше?

Два часа тридцать пять минут. Прилетел самец с маленькой лягушкой. Быстро отдал ее одному из птенцов и улетел. Только филинят разбудил. Теперь они сидят и потихонечку свистят. По-прежнему упрямо токуют сплюшки. Одна совсем близко, две подальше. Песенка их проста: «Уть-то-та, уть-то-та…» Но голоса у птиц разные: у кого выше, у кого ниже. От этого их перекличка приобретает особую прелесть. На берегу Бикина твердит свое «ух-ух» иглоногая сова.

Три часа пятнадцать минут. Снова рыбный филин принес лягушку и поспешно улетел. Где-то за моим биваком кто-то все время кричит: «Ой-ой…» Голос глухой, вроде бы совиный. Может быть, это токует ошейниковая совка, последняя из сов Приморья, оставшаяся пока для меня загадкой?

Три часа пятьдесят пять минут. Самка вернулась с охоты. Добыча — чебак. Чуть-чуть светает, но все-таки еще темно. Интересно, что рыбные филины не так-то уж и хорошо видят ночью. Если в вечерних сумерках птенцы замечают родителей с расстояния около двухсот метров, то ночью, если те летят молча, — только с десяти — пятнадцати метров.

Четыре часа пятнадцать минут. Только что прилетел самец. На этот раз он, кажется, поймал небольшую рыбку. Птенцы заметно оживились. Они ходят по дуплу, ищут себе дела, временами громко свистят. На земле, в зарослях черемухи, в четверть силы просвистел соловей-красношейка.

Четыре часа тридцать минут. Заметно светает. Снова где-то, уже громче, запел красношейка. Удвоили прыть восточноазиатские сплюшки и иглоногая сова. Подал голос бледный дрозд, выдал неуверенно только начало песни и замолчал. Вслед за ним также вполголоса разлился соловей-свистун. Его песня напоминает ржание жеребенка. Где-то далеко, кажется, поет сизый дрозд. Надрывно засвистел один из птенцов рыбных филинов.

Четыре часа сорок минут. Рассвело настолько, что уже видны деревья вокруг. Бледный дрозд поет в полную силу. Песня у него грустная, но красивая. В стороне слышится раскатистая, с неожиданными выкриками, звонкая песня сизого дрозда. В европейских лесах похоже поет певчий дрозд.

Четыре часа пятьдесят минут. Как-то враз заголосила уйма птиц. Как в пустую бочку закуковала глухая кукушка. Но кричат еще и совки. К ним присоединилась и длиннохвостая неясыть. Проснулся и Чук. Он хочет выйти наружу, но, взглянув на меня, перестает об этом и думать. Буквально за две минуты число поющих птиц удвоилось. С криком пролетела мандаринка. Зазвенели овсянки, пеночки, синицы. В общем гаме потонули голоса ночных птиц. Кажется, ночь прошла. И как бы подтверждая это, в небо с хриплым криком штопором врезался широкорот — самая яркая птица дня.

Четыре часа пятьдесят восемь минут. Нет, совиная ночь не кончилась! Самец принес лягушку. Снова один из птенцов, которому не досталось пищи, вопит во всю силу легких. Возбудившись, он резво прыгает на одном месте, хлопая по стенкам дупла своими уже огромными крыльями.

Пять часов пять минут. А день вступает в свои права. Уже запела желтоспинная мухоловка, забарабанил белоспинный дятел. И хотя еще подключаются к утреннему пению все новые и новые солисты, интенсивность общего птичьего гама снижается. Таковы зори в Приморье. Уж очень они короткие. Зато весна длинная. Тянется она почти два месяца. Конечно, птицам некуда торопиться с песнями.

Пять часов тридцать минут. Филин-самец, словно баклан, сохнет на своем суку, развесив крылья. Правда, не очень заметно, чтобы он был мокрый. Но наверное, мокрый, раз сохнет! Подлетела и села на свое место самка. Птицы, глядя в сторону восходящего солнца, дружно запели дуэтом. Затем самка неожиданно сорвалась с ветки и улетела в кедрач. Приморившиеся за ночь птенцы разлеглись на дне дупла. Я тоже, кажется, устал, но продолжаю сидеть в скрадке. Мне жаль расставаться с рыбными филинами. А Чуку они уже надоели. Он хочет побегать по лесу. В его презрительном взгляде я читаю: «Ну то ты в них нашел интересного? Ты лучше понюхан, как дурно они пахнут. Другое дело, когда мы с тобой фотографировали глухарей на току. Вот это были птицы!» Я не знаю, что ответить собаке. Действительно пора идти на бивак и варить вермишель…

Дерсу удивляется