По ту сторону грусти (СИ)

Странным образом, Алеся не испытывала к супруге Андропова враждебности и не видела в ней соперницы. И не только потому, что Татьяна Филипповна была грузна и немолода, а черты её лица, прежде миловидные, хоть и простенькие, теперь вовсе расплылись. Не только потому, что она не могла владеть и толикой запретных искусств. Просто при всей своей обиде и тоске, понятной и человеческой, Алеся понимала, что ей уготована иная роль, хотя и трудно называемая.

А ещё понимала, что в этой безвкусно одетой женщине с характерной кучеряво-облачной причёской есть глубоко запрятанный лучик света. И вот именно его-то и видел Юрий Владимирович и любил, - тем сильнее, что боялся его угасания. Ведь всё остальное - Алеся прощупала ауру и только головой покачала - было изломано, надорвано, вывернуто. Да, не всегда эта женщина была такой плаксивой, пугливой, эгоистичной против воли и издёрганной. Объяснения умещались в одном лишь слове: Будапешт. А Андропов всегда боялся потерять свою жену - потерять в пучине её внутреннего ада. Что такое преисподняя, которую всегда носишь в себе, Алеся прекрасно знала. Даже относительно мягкой версии ей хватило с лишком.

Алеся ревновала, но не злилась. Она была подавлена. В очередной раз убеждалась в беспощадности судьбы: у Юрия Владимировича болело тело, у Татьяны Филипповны - душа. Нельзя, чтоб всё так наваливалось вместе. Нехорошо. Она сокрушалась, жалея ту, что формально была соперницей и даже мысленно называла её так же, как муж - Танюша. А может, это был взгляд сильного - свысока. Как бы то ни было, она тут же спохватывалась и грустно улыбалась: полно, Леся, успокойся. При всём желании она не могла спасти их обоих.

Да кого она вообще могла спасти?

Алеся пару раз гуляла с Андроповым по горам, с радостью подмечала, как среди леса и близ горных речек лицо его приобретает спокойное и даже лирическое выражение. Он стал, наконец, улыбаться, а когда звонил в Москву, голос его звучал бодро и весело. Алеся любовалась этим недолгим улучшением и еле сдерживалась от излишних ласк. В ней тоже появилась опасливая чуткость и неуверенность: нельзя его настораживать такими проявлениями. Потому что - он знает, что она знает. Не дай Бог что-то заподозрит. Хотя бы от скрытых сомнений и терзаний она хотела его оградить.

Иногда лучше неизвестность.

Только не для неё.

Алеся проснулась среди ночи, пошла выпить воды. Когда легла снова, заснуть не смогла. И не только потому, что ноги замёрзли моментально (отопление ещё не дали) - к этому прибавились другие ощущения. Через десять минут она горела в лихорадке и не могла даже на другой бок повернуться без тоскливой ломоты. Алеся дёрнула выключатель, пытаясь отогнать тихий ужас. Больно жмурясь от резкого света, она твердила заклинание: "Отделись... отделись... отделись...".

В какой-то момент показалось, что душа отделяется от тела - и она запаниковала, что её где-то там неправильно поняли.

К счастью, через минуту это прошло. Алеся чуть не за шиворот вытащила себя из постели и расчесала волосы. Каждое касание щётки к голове казалось царапаньем сколопендры. Потом начала с ежесекундными понуканиями одеваться. Потом прошептала коротенькую молитву и выскочила из дому.

Было четыре часа утра. Обычно это рубеж, за которым царство тьмы кончается, но сейчас-то другие времена. Однако Алеся не чувствовала, что улицы щетинятся на неё. Она просто шла. Стук её каблуков гулко отдавался в промозглом тёмном воздухе. Холод окончательно привёл её в себя. Лихорадка не проходила, но была другого рода. Алеся вспомнила, что метро ещё не открыто, и впала в отчаяние. "Переход, мне нужен подземный переход", - нервозно повторяла она как заведённая. Это тоже было отвратно: раньше могла стартовать где угодно, а теперь, сама того не заметив, впала в зависимость от условия. Ей ничего другого не оставалось - она очертя голову кинулась в пешеходный переход у Дворца спорта и, разбежавшись, растаяла в полумраке.

Снова поздно. Но что бы изменилось, если б Алеся была с ним на той роковой прогулке по лесу? Или летела на том же самолёте в Москву? Итог ведь был один. Юрий Владимирович лежал в палате реанимации в полубессознательном состоянии.

Алеся опустилась на колени, смиренно и взволнованно, как в церкви. Она склонилась и коснулась губами его руки. Ответа она и не ждала. Алеся хотела пробыть с ним всю ночь, но ей пришлось исчезнуть сразу, лишь только послышались в коридоре шаги.

Потом она следила по мере сил, как он приходит в себя, как борется. Потом как-то раз её пришлось тормошить и выводить из вагона на конечной станции, потому что Алеся впала в забытье - и через полминуты уже стояла за спиной у врачей, наблюдая, как Андропову оперируют абсцесс. Она уже знала, что из этой раны будут снова и снова доставать гнойные сочащиеся кусочки, и она не будет заживать, как растерзанная печень Прометея. Организм сопротивляться не сможет.