По ту сторону грусти (СИ)

Андропову оставалось лишь медленное угасание. Это почти сразу понял и доктор Чазов, срочно вызванный из зарубежной командировки. А Юрий Владимирович пока не терял надежды, хотя страдал и был очень слаб.

Была уже середина ноября. Весть о том, что генсек в больнице, не вызвала особого волнения и толков. Когда Черненко перед заседанием Политбюро объявил, что состояние Андропова без изменений, то эта новость ни у кого не вызвала тревоги или оживления. Многие прекрасно знали, что он слаб здоровьем, было известно, чем и как долго он уже страдает. К тому же для всех этих людей болезни давно стали чем-то естественным, практически неотъемлемым. Может, поэтому - такая странная уверенность в скором выздоровлении. Многие партийные чины попроще толком не знали и вовсе ничего. Что уж говорить о простом народе.

Юрий Владимирович каждый день звонил жене. Писал ей стихи. И было это самым естественным: Алеся вздохнула с облегчением, потому что одна из её грёз не прошла проверку реальностью - теперь она предпочитала, чтобы ей не посвящали никаких стихов. Зато иногда Андропов показывал ей новорожденные строчки и даже советовался по поводу размера или рифмы - а вот от этого Алеся расцветала.

В это время она сделала ещё одно неприятное открытие. Как оказалось, она не могла исправить того, в чём упрекала когда-то Татьяну Филипповну. Во-первых, та и сама серьёзно болела и не могла прийти к мужу. Во-вторых, у Алеси получалось навещать Андропова раз в три-четыре дня с учётом разницы во времени, и это самое большее. Иначе она рисковала и вовсе утратить связь с окружающим миром.

Возможно, тогда все её отчаянные потуги притворяться нормальной рухнут. Тогда произойдёт нечто неведомое и неминуемое, о чём давно предупреждали - но теперь это было ей безразлично. И потому она решила дойти до крайности в своих межмировых перескоках, изрубить свою реальность в мелкую кашу и получить в итоге - управляемое безумие. Тогда она сможет приходить к Андропову через день. А то и каждый день, кто знает?!..

Но он не упрекал за редкость её кратких визитов. Сначала он настаивал, что это даже хорошо, ведь ему надо работать, в конце концов. Алеся с большим усилием сохраняла невозмутимое лицо при этих словах. Уж очень они жалко они звучали из его бескровных уст. Большую часть времени Юрий Владимирович был прикован к постели, а когда передвигался по палате, было видно, как ему тяжело. Алесину помощь он то принимал, то отвергал и отпускал всякие колкости, чего прежде почти не бывало. У неё не хватало сил обидеться, она только краснела, когда, например, усаживала его в кресло и подкладывала подушечку с робким вопросом: "Юра, не больно спинку?.. Вот так хорошо?" - и тем более истово радовалась, когда он молча кивал или награждал ласковым взглядом.

На ноябрь был назначен пленум ЦК. Юрий Владимирович упрямо надеялся, что врачи поставят его на ноги и он сумеет выступить. Он уже и на Алесю поглядывал, а потом не выдержал и обратился прямо: нельзя ли что-нибудь сделать? Она опустила глаза и сжала кулаки так, что ногти впились в ладони. Тут же устыдилась несдержанности. Но собралась, кашлянула и начала объяснять, что это - не её епархия, таким занимаются целители, а она инквизитор.

- Но как же Вильнюс?.. - непонимающе переспросил Андропов.

- А что Вильнюс? - пригасшим тоном возразила Алеся. - Да, там мы справились. Но вот, во-первых, это же сон, так? А лечить тебя надо не во сне, а в реальности. А у вас тут проводимость воздействий низкая. Диалектический материализм и прочие прелести. Во-вторых, повторяю: это не моя специальность. Ну не стал бы ты о том же самом Чебрикова или Цинёва просить, правильно?

Юрий Владимирович слабо улыбнулся.

- Я могу только по мелочи, как тогда, - повторила Алеся. - Да, я сама могу определить, что мелочь, а что нет, но в серьёзных случаях и мне надо к специалисту обращаться. А я... нет, Юрочка, не могу. Я из тех, кто не лечит, а калечит.

Никогда она так нагло не врала и не была так откровенна.

Иногда Алеся ловила себя на неадекватном поведении: "зависала" в транспорте, допускала рассеянность на работе, дробила вечера и ночи кусками сна и бдения. И невольно задумывалась, а стоит ли шастать к Андропову так часто, может, она докучает ему? Он мрачнел и становился всё более замкнутым, немногословным. Алеся не желала вытягивать из него мысли, только ощущала смутные душевные движения, и ничего хорошего не видела.

Но однажды он решил поделиться с ней своими терзаниями. Он и раньше был склонен верить слухам и сплетням, в этом Алеся тоже узнавала себя. А теперь его мнительность только нарастала. И Юрий Владимирович рассказал о разговоре с Рыжковым, которому неожиданно позвонил накануне. Вопрос задал прямо:

- Так вы на политбюро приняли решение о замене генерально­го секретаря?

Повисла секундная пауза, собеседник явно оторопел.

- Да что вы, Юрий Владимирович, об этом и речи не было! - изумлённым тоном заверил Рыжков.