По ту сторону грусти (СИ)

Она казалась странно растерянной. Ноздри раздувались, как у хищного животного, и на месте она повернулась два раза, как собака, потерявшая след.

- Где мы?

- Нам надо выйти на улицу, - с приклеенной улыбкой сообщила Алеся. - Ох, да, - спохватилась она, - а перед этим наложить заклятие незаметности.

В её голосе почудилось смятение.

Но она как ни в чём ни бывало принялась делать пассы. Наводила формулу с полминуты, может, больше.

- Так. Ничего, вроде нормально. Мы не должны привлекать внимания. Это я ещё выгляжу более-менее, а увидят тут твой "немецкий" мундир...

- Он литвинский! - возмутился Батура.

- Да хоть кубинский. Мы по-любому выглядим, как пришельцы.

Капитан пожал плечами. Он утратил свой скепсис и смирно принимал всё происходящее и окружающее. А окрестности были эффектные: живописные гирлянды белья, заросли черёмухи, старые балконы и суставчатое железо водосточных труб. Под ногами сновали вездесущие голуби. Машин было очень мало. На капоте белого "жигулёнка" грелась полосатая кошка. Она потянулась и широко, от души зевнула. Хлопнула разболтанная дверь подъезда - мимо них прошла скромно одетая молодая женщина, с ней дочка лет пяти. На них не обратили внимания.

Они вышли из двора, и Алеся почему-то зашипела, закусив губу.

- Что такое? - снова спросил Батура. Он изо всех сил пытался выровнять походку.

- Улица Немировича-Данченко... - прошептала чуть слышно Алеся, задрав голову на табличку.

- Ты знаешь эти места? - упрямо допытывался капитан.

- Знаю, - упавшим голосом сказала Алеся. - Но ты... ты только не паникуй и не нервничай. - О да, а сама-то она этим и занималась. - Мы вышли не туда. Мы не в Минске, а в Москве.

- Это, э-э, ну-у... не так страшно, - проговорил капитан.

- Хуже того, - продолжала Алеся, - мы не только "не туда", мы ещё и "не тогда". Мы в Советском Союзе, товарищ.

Она чувствовала себя ненамного лучше Батуры, измятого перегрузкой. Наползало жутковатое ощущение, что эскапада на спор зашла слишком далеко, и в то же время не верилось в реальность происходящего. Путешествия во времени считались трансцендентной привилегией высших посвящённых, почти легендарной способностью. Не было ни одного достоверно подтверждённого прецедента среди современников. Ну с чего бы ей совершить такой прорыв?!.. Но если он произошёл, надо что-то делать.

- Так значит, это государство существует... - ошеломлённо произнёс капитан.

- Ещё как.

- А сколько мы можем здесь находиться? Я очень хочу посмотреть! Ну, просто глянуть, как тут живут, хотя б со стороны! - воскликнул Батура.

Алеся ответила, что заклятие действует два с лишним часа. Потом надо восстанавливать силы и снова наводить формулу. Причина простая: низкая проводимость воздействий плюс материалистическое общество - в итоге усложнение работы раза в два. Оптимальным выходом было одно: поймать токи Силы и найти портал обратно за указанное время. Что, если они выбьются из лимита? Неизвестно. И поэтому со временем лучше не шутить.

- А ещё лучше не приближаться к витринам и зеркальным поверхностям, - предостерегла она. - Честно говоря, я кучу сил угробила на выполнение маскировки. Но нас всё равно видно в отражениях. Бледно, но видно! Лучше не рисковать.

Капитан усмехнулся. Конечно же, ему захотелось проверить, и он с хулиганской ухмылкой потянул Алесю за руку к витрине ближайшего магазина, хорошо хоть, людей вокруг было негусто. В стекле вырисовывались две полупрозрачные фигуры: довольный офицер в отглаженном мундире и кисловатая номенклатурная девица.

- Всё, налюбовался? - недовольно спросила Алеся. - Пошли уже!

Они кружили по переулкам и глазели по сторонам. Судя по одежде окружающих, они очутились в середине семидесятых. Их беседа сначала напоминала катехизис: Батура задавал вопросы от простых до сложных, а Алеся на них по мере сил отвечала, причём во многом помогала нежно ею нелюбимая история международных отношений. Но это успокаивало: создавало иллюзию понимания, контроля над ситуацией. А потом она раззадорилась и оседлала любимого конька: одиозные темы в грубовато-шутливой подаче. Тут уже нашлось место и Дзержинскому, и Берии, и всем легендам Лубянки.

Её накрыло странное одурение. Смутно ухмыляясь, она сравнивала себя как раз с экзальтированным Дзержинским. Внутри от сотрясения пространств и плоти опять гудела эта странная боль. Она холодным пауком расползалась по правой стороне поясницы, серебристой проволокой пронзала бедро и гулко отдавалась: бомм, бомм... - словно нутро её было стенкой бака или гаража. Но Алесе было плевать. Точнее, она испытывала извращённое удовольствие от этой боли. Она казалась сигналом, мерцанием маяка во мгле. Её охватывала сладкая тоска и стремление - непонятно к чему, зато походка ускорялась так, что капитан то и дело отпускал недовольные замечания. Впрочем, она и их игнорировала. Она летела на свет.