Это час, когда мир исчезает. Боливар смотрит до тех пор, пока смотреть становится не на что. Тогда он закрывает глаза. Видит себя в баре у Габриэлы. Он стоит и болтает с Розой и Анхелем. Остальные слушают. С губы свисает косяк. Струйка дыма проникает в легкие. Он видит, как машет руками, что-то объясняя. Как показывает в сторону пляжа.
Дальний огонек в темном море. Проплывает корабль, недостижимый, мимо.
Солнце палит целыми днями, море – его наковальня. Эктор сидит в ящике и жует вяленое мясо черепахи. Рот смачивает водой. А когда заговаривает, голос почти неразличим.
Восемь дней осталось до Рождества.
Боливар мотает головой.
Я не могу в это поверить.
Потом добавляет, слушай, к тому времени нас спасут. Я точно знаю. Какое-нибудь судно. Вроде того, что проходило прошлой ночью.
Не уверен. Откуда ты можешь знать? Тут бесполезны любые знания.
Эктор вылезает из ящика и опускается на колени перед Пресвятой Девой. Заслонившись ладонью от сияния моря, Боливар изучает юношу. Обожженная кожа на плече стала бронзовой. Рана слезится, словно глаз.
Эктор наклоняется и сбрызгивает морской водой остатки черепашьей печени.
Затем оглядывается на Боливара.
Я бы не прочь поплавать.
И я бы не отказался.
Можно попробовать. Я хороший пловец. Просто не удаляться от лодки.
Не надо. Ты приманишь акул.
Черт побери. Вот возьму и прыгну.
Эктор с решительным видом хватается за борт.
Боливар бросается к нему, сжимает за локоть, но голос мягок.
Не надо, брат.
Боливар пытается удержать юношу силой взгляда, море шепчет, и что-то в юноше меняется у него на глазах, взгляд Эктора становится жестче.
Затем он кивает.
Убирает руки с планширя.
Ладно, говорит он, ладно.
Боливар улыбается.
Отметим Рождество здесь. Это будет роскошное празднество. Пропустим ночную трапезу и поедим при свете дня. Такое не забывается. Вот увидишь, ты будешь вспоминать об этом долгие годы.
Дождевая пелена медленно заполняет чашки. Сквозь сон Эктор слышит, как что-то стукнулось о борт. Вылезает из ящика, щурится в непроглядной дождевой тьме. Вступает в лунный свет, рассеянный по палубе панги. Видит, как что-то темное и округлое проплывает мимо. Хватается, зовет Боливара.
Вдвоем они затаскивают на борт что-то темное и мокрое. Боливар чертыхается – порезал палец. Он подносит палец ко рту и наслаждается вкусом крови.
Надеюсь, это был рыболовный крючок, говорит он.
Им приходится ждать до рассвета.
В рассветном мареве – огромная куча мусора. Старые сети и лески, выцветшие пластиковые бутылки и пакеты, сотни дохлых вонючих крабов. Эктор роется в мусоре и вытягивает спутанные колготки и полинявшее тело куклы без головы. Боливар начинает ворошить обломки. Местами видно, как море с бесконечным терпением слепляет одно с другим, медленно трудится, пока вещи не становятся одним целым.
Эктор лучезарно улыбается. Это Божий дар, говорит он Боливару.
День уходит на разрезание и распутывание сети. Боливар неуклюже ворочает толстыми пальцами. Фыркает, вскакивает. У тебя лучше выходит, говорит он. Эктор не поднимает глаз. Сидит, не мигая и слегка подавшись вперед. Боливар расхаживает по палубе. Кромсает ножом обрывки лески. Связывает из них новую, обматывает конец вокруг деревяшки. Крепит металлическое грузило и крючок из пружины от мотора.
Эктор работает молча, пальцы бегают, словно крабы, солнце кружит, пока наконец юноша не расстилает на палубе импровизированную сеть. Она занимает половину лодки и будто переливается всеми цветами радуги. Боливар перебирает сеть, то тут, то там подтягивая узелки.
Неплохо вышло, говорит Эктор.
Сойдет, говорит Боливар.