По ту сторону неба. Древо жизни

Через улицу переливался украшенный разноцветными лампочками вход в театр. Можно было бы зайти, отвлечься. Дома никто не заругает, на работе ее ждали только послезавтра. Но вместо этого ноги сами ее понесли в ту часть города, где в воздухе всегда чувствовался сладковатый аромат благовоний. Небольшая часовня возвышаясь белой раковиной среди других построек. Внутри стены переливались перламутром в свете свечей. Не было ни мебели, ни алтаря – ничего, что хотя бы отдаленно позволило сориентироваться по сторонам света. В воздухе едва слышно раздавалось пение служителей. Все располагало к тому, чтобы полностью отрешиться от привычного мира вещей. Это Эви и любила в храме больше всего: чувство необъятного, загадочного. Ощущение, что помимо тебя в этом мире существует нечто немыслимое, огромное. Как небо, только в разы больше и могущественнее. Абсолют, чьему Провидению подчинялось все живое.

У входа, как обычно, она возьмет щепотку белой пыли. В ее пальцах та превратится в нежно-фрезовый бутон – мама их очень любила. Стоит сделать шаг – и молочная пелена окутает тебя, надежно укрыв от взглядов других молящихся. Один на один со своими чувствами. Можно было заплакать навзрыд, можно провести в храме всю ночь – здесь время теряло смысл. Выйдя наружу, Эви бы увидела ту же самую ночную улицу, и даже представление в театре еще бы не успело начаться. Здесь отдыхали душой, пытаясь примириться с утратами. Ведь несмотря на всю кажущуюся идеальность их мира, нельзя было полностью обезопасить себя от переживаний.

Цветок она поднесет в иару – место успокоения, где в отливающей всеми цветами радуги глубине Эви всякий раз пыталась разглядеть лицо матери. Нельзя жить прошлым – так учили их наставники. Нужно принять полученный опыт и идти дальше. Вот только как избавиться от всех мучающих вопросов? Как так вышло, что вопреки всем службам безопасности в Городе произошло землетрясение? И что была именно очередь матери дежурить возле стены?

На выходе из храма Эви заметила сложенные у стены охапки черных хризантем. Скорее всего, дань уважения Города тем погибшим, чьи саркофаги вчера оказались повреждены. Судя по цветам, многие из горожан пришли выразить скорбь, но сейчас остались лишь двое. Мужчина и высокая женщина в светлом платье – Эви даже поежилась от ее пронзительного взгляда, но все же нашла в себе силы, чтобы подойти и положить сверху еще один цветок. Тоненький ландыш сверкнул и затерялся в траурной гирлянде. Краем глаза девушка заметила у женщины брошь, две перекрещенные сферы. Значит, кто-то из правящей верхушки. Атэ, служители народа, избранные.

– Что-то не так, атэ Ниэн?

– Так, ничего, – отозвалась Ниэн, против воли взглянув еще раз на расплывающееся в темноте кольцо перехода. – Просто показалось.

Серебряный взгляд

Выставить их едва живых на всеобщее обозрение – хороший политический ход. Теперь, вместо возможного негодования и враждебности бывшие ссыльные вызывали у горожан лишь чувство бесконечной жалости. Такой, что Шен до смерти перепугал медсестру, вздумавшую погладить его по щеке. Ему привиделась мать, и чтобы видение не исчезло, он крепко стиснул ее в объятиях.

– Молодец, парень. Быстро восстановился, скоро будешь бегать, – пришедший на помощь мужчина в кипельно-белой униформе одобряюще похлопал его по плечу. – Только на девочек так больше не бросайся, а то поймут неправильно.

Язык, сам язык изменился. Постановка слов, логика, произношение. Разум Шена с трудом улавливал смысл. Он повторял про себя услышанное снова и снова, и каждый раз находил новый подтекст. Другими были имена, с вибрирующе-долгими звуками посередине. Раньше были в моде короткие, звучные имена и прозвища. Внешность обитателей Города тоже стала иной – более мягкой, словно нанесенные краски обильно разбавили водой. Черты лица отверженных еще помнили те времена, когда спасенные расы не успели смешаться. Краем уха Шен слышал, как персонал удивленно переговаривался насчет пары спасенных, чья кожа имела оттенок черных бобов или была смуглой до красноты.

Кит был жив. Его наставник, грузный, темнокожий, действительно чем-то напоминающий кита, а если быть точнее, старого моржа с длинными седыми усами. Когда голова перестала кружиться при малейшем движении, Шен разглядел по обе стороны от себя ровные ряды парящих в невесомости коек, в точности повторяющих каждое движение, каждый изгиб тела. Над каждой был установлен защитный купол, ведь даже воздух в Городе был для новоприбывших гостей непривычным. Для естественных нужд теперь были специальные приспособления, и первое время Шена ужасно смущали все эти отсасывающие трубки, что добавило мотивации поскорее начать ходить.

Впрочем, из всех уцелевших соратников, ему приходилось тяжелее всего. Ему и еще нескольким детям, которым в буквальном смысле пришлось вырасти в невесомости. Привыкшие свободно парить в мыслях, теперь они заново учились ходить, держать тело прямо, хотя простертая над головой громада облаков так и норовила придавить их к земле.