По ту сторону синей границы

Здесь, в открытом море, все по-другому и гораздо труднее: плыть надо не останавливаясь, бортика, как в бассейне, нет. Только течение, ветер и волны. И вода, затекающая в трубку.

В правой икре возникает боль, приближается судорога. Но сделать ничего нельзя. Если меньше нагружать правую ногу и больше работать левой, легко сбиться с курса, придется его выправлять, на это уйдут лишние силы.

Вдруг в черной воде появляется множество зеленых точек, они везде – и спереди, и снизу. Такая красота, как во сне!

Про морское свечение мы проходили по биологии. Когда микроорганизмы плавают в глубине, трение о воду вызывает в них химическую реакцию, и возникает свет. Тогда кажется, что все море светится.

Оборачиваюсь, смотрю назад, – позади по темной воде тянется светлый мерцающий след. Зеленые точки вспыхивают рядом с ластами Андреаса, как будто звезды спускаются с неба в море и за нами возникает наш собственный Млечный путь.

Шнур тянет за запястье, надо плыть дальше. Несколько энергичных гребков – и я нагоняю Андреаса. Спасибо планктону: его свечение помогает разглядеть стрелку компаса. Она показывает на север. Может, нам повезло, и мы уже выплыли из трехмильной пограничной зоны? Когда рассветет, мы увидим корабли. Только бы не пограничные моторки!

Уже сейчас чувствую, как тяжело плыть кролем и поднимать руки из воды, часто перехожу на брасс. И конечно, двигаюсь медленнее, чем хотелось бы.

Андреас не отстает. Надеюсь, он знает, как распределить силы. Надо бы поговорить с ним об этом, но не хочется его отвлекать – так сосредоточенно он плывет. Это очень хорошо – быть «в потоке», ни о чем не думать, просто плыть. Главное – помнить, что это не продлится вечно.

Мы справимся! Мы сможем! Просто надо делать все как на тренировке: держаться, не концентрироваться на усталости, смотреть только вперед. Еще дорожка, еще одна… Представляй себе дистанцию поэтапно, всегда говорил Ульрих. Не думай о всех десяти километрах целиком – только о следующих ста метрах, потом еще о ста. И так пока не проплывешь половину пути. Потом все пойдет легче.

Еще год назад я ведь тоже представить себе не могла, что когда-нибудь проплыву от Кюлунгсборна до Варнемюнде. Больше двадцати километров. И плыла-то я все время вблизи берега – не сравнить с тем, что сейчас. Это было всего месяц назад. Андреас тогда заболел и остался дома. В Кюлунгсборн со мной приехал дед, потом он отправился дальше в Варнемюнде и ждал меня с одеждой у вышки № 3. Тогда-то я и узнала, что такое судороги, когда плывешь в холодном море и рядом нет бортика, за который можно ухватиться и передохнуть. От перенапряжения меня тогда стошнило, бр-р-р! И шею купальником натерло.

Интересно, что сейчас делает дед? Наверняка спит. Но скоро проснется, еще до рассвета. И примется разгадывать кроссворды.

Только бы Андреас продержался! Пловец он неопытный, зато отважный.

Отвага эта – от отчаяния. Зимой он вдруг сказал, что с него хватит. Ничего удивительного – они от него не отставали. На Ростокском моторном заводе[12] мы были белыми воронами. Все знали, что мы из двенадцатилетки[13] – видишь ли, «элита» попала на производство! Рабочие считали нас зазнайками и воображалами, но это было совсем не так, мы старались со всеми поладить. Некоторые нас помнили еще по школьным временам: мы тогда раз в две недели приходили сюда на производственную практику и часами скребли напильником какую-нибудь деталь. Со скуки отпускали разные шуточки: вроде того, что социалистическому производству без поддержки школьников не обойтись, трудящимся самим норму выполнять не под силу.

А через год, когда нас с Андреасом прислали на завод уже как в ссылку и надо было каждый день приходить туда на работу, школьная практика аукнулась нам по полной программе. Рабочие нас чаще всего игнорировали, но, если мы что-нибудь делали неправильно, насмехались и шпыняли. Один раз я пожаловалась мастеру, но он только пожал плечами:

– Чего уж тут плакаться! Пенять можешь только на себя. На пустом месте из школы на завод никого не отправляют.

Во время обеденного перерыва Андреас всегда сидел один, никто с ним не разговаривал. Приятного в этом было мало, но можно было хотя бы спокойно перекусить.

Зато меня в покое не оставляли. Товарищ Ханнес, например, каждый день осведомлялся, не хочу ли я после смены зайти к нему «в гости». Остальные, слыша это, только ухмылялись. Иногда он тащился за мной после работы до самой двери моего подъезда. Я ужасно его боялась. Все бы отдала, только бы снова очутиться за партой!

Никогда бы раньше не подумала, что захочу этого, ведь в первый школьный день в одиннадцатом классе мне там совершенно не понравилось. Я никого не знала. Из моего старого класса в двенадцатилетку за полноценным аттестатом перешел только Томас, но его определили в параллельный класс. Одноклассников нарочно разделяли, чтобы они не кучковались.