По ту сторону синей границы

Все дрожали от страха, как бы не выгнали, к чему-нибудь придравшись, и старались вести себя тише воды ниже травы. Никто не шутил, как раньше, и не смеялся. Учителя внушали, что вот теперь-то и начинается «серьезная» учеба. Мы сидели, словно языки проглотив, не издавая ни звука. На переменах выходили на школьный двор и мрачно бродили по нему, как арестанты в тюрьме.

Но все равно там было лучше, чем на заводе с его мерзкими товарищами ханнесами. Маме я про заводские проблемы ничего не рассказывала: у нее и без того забот хватало после того, как меня выгнали из школы. А папа вообще ничего не замечал и хотел только одного – чтобы от него отстали. Ему выписали новое лекарство, и теперь даже Джек Лондон был ему неинтересен – он просто выгонял меня из своей комнаты.

Если нас теперь поймают, мы попадем уже не на завод, а прямиком в тюрьму. И все станет еще хуже. Гораздо хуже.

От холодного воздуха в легких колет. Но дышать как-то надо. Эта боль мне знакома по тренировкам в открытом бассейне. Иногда мы там плавали даже в ноябре, но тогда холодным был только воздух, а вода – теплой.

Здесь в море все холодное – я мерзну, хотя и двигаюсь.

Интересно, у Андреаса так же? Скорей всего, он и не представлял толком, что его ждет. Предупредить я его, конечно, предупредила, но сначала, когда в середине зимы он озвучил мне свою безумную идею, я даже не восприняла ее всерьез. А это была не простая болтовня – Андреас говорил абсолютно серьезно.

Добраться вплавь на Запад через Балтийское море? Невозможно! Нереально!

Андреас начал тренироваться как бешеный. Поначалу я ничего об этом и слышать не хотела. Но в какой-то момент стало ясно: одного я его не отпущу!

Разве можно его бросить? Я же ему нужна! Да и он мне тоже!

Без него даже один-единственный день на заводе представить себе невозможно, так что и выбора у меня особо не было. Времени в запасе у нас оставалось немного. Тренировки зимой, весной, летом, а в конце августа – старт. Переплыть Балтику! Сначала это представлялось совершенной фантастикой. Но время шло, и идея становилась все более реальной и осязаемой. Через несколько недель план созрел. Все равно других вариантов у нас не было.

Так почему бы и не попробовать?

– Хватит ждать чуда, – повторял Андреас. – Возьмем все в свои руки!

Когда я ему сказала, что поплывем вместе, он страшно обрадовался. И передумать я уже не могла – нельзя было отнять у него эту радость. Не раз меня с головой накрывал страх, хотелось все бросить, отказаться от этой затеи, но – нельзя. Андреас на меня положился. У него и выбора-то не было, ведь от него все отвернулись, даже родители. Он просто не мог тут оставаться.

А кто же за ним приглядит? Ведь пловец он не самый опытный.

Хоть бы скорее рассвело.

Хоть бы они нас не нашли!

Ведь им известно, куда мы плывем.

Устроили нам черт знает что, а не жизнь, да еще и не выпускают из своих лап! Уж отстали бы, в конце концов!

Вода все холоднее. Пальцы ног я почти не чувствую.

От перчаток толку уже никакого – они не греют, а только мешают плыть.

Стягиваю их и отпускаю. Куда их унесет?

Когда-нибудь должно взойти солнце и согреть воздух.

Надо смотреть вперед. Настанет день, и станет легче.

У нас есть цель!

Эта мысль помогала нам уже зимой. Когда есть цель, все воспринимается по-другому. Происходящее вокруг уже не так сильно угнетает, когда знаешь: это не навсегда.

Когда мы приняли решение бежать, Андреас мгновенно переменился, стал таким, как раньше, снова после долгих недель подавленности смешил меня до слез, как в детстве, – тогда он чего только не выдумывал. Однажды на пустом уроке мы сидели в классе без учителя. Андреас подтащил свой стол к стене и забрался на него. Прямо перед ним висел портрет Эриха Хонеккера[14]. Я отлично помню эту сцену: Андреас в клетчатой сине-белой рубашке, светлые локоны и хитрая улыбка. Вынув изо рта жвачку, Андреас налепил ее прямо на нос генсека.

Помню, что после уроков мы пошли бродить по городу. Андреас переживал из-за записи в дневнике про его «вызывающее поведение». Домой идти не хотел, боялся отца. Мы пошли к валу, стали там играть. Потом вырыли в кустах ямку, чтобы похоронить в ней дневник с дурацкой записью. Андреас решил соврать отцу, будто потерял дневник.

Пока копали землю, нашли солдатскую каску, в которой лежала часть черепа. И еще – нижнюю челюсть с семью зубами.

Все это мы отнесли к деду на Пауль-штрассе. Он открыл бутылку дешевого коньяка и прочел нам лекцию про вермахт[15]. Потом принялся исследовать челюсть с помощью вилки и заявил, что этот солдат пил слишком много «Вита-колы»[16] и из-за этого потерял много зубов. Опять его дурацкие шуточки! Ясно же, что на войне солдаты «Вита-колу» не пили. Дед еще сказал, что он тоже носил такую каску. Под Сталинградом, пока его не взяли в плен.

Она и сейчас висит у него в коридоре. Когда приходят особо чувствительные гости, вроде тети Эммы, у которой муж погиб в войну, каску приходится убирать, она ее видеть не может.