По ту сторону волков

— М-да, вопросец, что нам делать со всем этим арсеналом? Здорово поработал брат нашего инвалида Коли. Страшно подумать, что было бы, растекись все это оружие по округе. Вот что, я останусь здесь и не уйду, пока не подъедет подкрепление. А вы поспешите в отделение милиции, велите моим солдатам достать подводы и двигаться сюда. Да, и энкеведешника сюда направьте, если он уже там и ждет меня. И вот еще что… Загляните на кладбище и возьмите там образец снега с кровью. Когда известите солдат, поедете в райцентр, а то и до Москвы доберитесь, если надо будет… Ведь какая-нибудь скляночка для образца у вас при себе?

— Имеется, — врач хлопнул себя по карману.

— Заодно в библиотеку зайдите, или за консультацией к специалистам обратитесь, или куда там, чтобы выяснить, где, в каких зоопарках, или институтах биологии, или других специальных учреждениях содержались в разное время люди, воспитанные волками и пойманные уже подростками или взрослыми.

— Вы думаете?.. — задохнулся врач.

— Я думаю, что очень складно все получается. Я припомнил, что в газетах, во всяких рубриках «Это любопытно», или как они там называются, я раза два или три натыкался на побасенки о пойманных волчьих людях. Вы знаете, мне сейчас мерещится, будто одна из заметок, прочитанных мной, рассказывала о волчьем человеке из Берлина. Но это, наверно, обман памяти. Хочется верить, потому что, как я сказал, все слишком складно получается — вот и начинаешь верить поневоле, будто читал, слышал и знаешь. А знаете, если на наши склады вывезли коллекцию оружия и отменную коллекцию лошадей, то и другие коллекции могли вывезти — какого-нибудь там Берлинского биологического института! А один из экспонатов возьми и сбеги при разгрузке. Или еще в пути к нему перестали относиться как к экспонату, потому что охрана состава несколько раз менялась. Подкармливали наши солдатики юродивого, невесть как, по их понятиям, к поезду прибившегося, и ведать не ведали, что это — ценнейший экспонат, научная диковинка, место которой — в клетке с волками, потому что без родной стаи ему жизнь не жизнь. А как досюда доехали, так и бросили его здесь. Да, получается, должна была ехать в составе и клетка с волками, чтобы «волчьего человека» можно было «в собственной семье» демонстрировать. А если ехала — то где же она?.. Нет, не могло быть клетки, такую вещь не спрячешь, не сопрешь втихую, все бы о волках знали. Если только не совпадение невероятное… И все равно, как ни крути, интересно получается. Во всяком случае, я прошу вас в этом покопаться и найти что сможете — я не знаю ни где искать, ни к кому обратиться, а вы, как врач, знающий, где можно взять всякую специальную литературу и прочее, должны сообразить… Эх, найти бы человека, говорящего по-немецки. Я читал, что волчьи люди обучаются понимать основные слова того языка, на котором с ними их первые воспитатели заговорили. В другие языки уже не врубаются — мозгов не хватает.,

— Я немножко знаю немецкий. В школе учил, — сказал врач. — Но мне, конечно, и в голову не пришло с ним по-немецки разговаривать. Я попробую.

— Попробуем вместе, как вы вернетесь сегодня вечером, — сказал я. — Ну, в путь! Вы поспешите, как можете, а я буду конец истории нашего инвалида Коли дослушивать.

Мы вылезли из подпола, положили половицы на место. Инвалид сидел в той же позе.

— Ну, Коля, повезло тебе, что народ не вздумал в погреб сунуться и не растащил всего, что там припасено, — сказал я. — А то бы другая была у тебя ответственность и другой с тобой разговор.

Врач коротко попрощался и ушел. Я подсел к инвалиду.

— Какие еще «наставления» давал тебе твой брат?

— Все о том же: что кому отдать, куда кого послать за припрятанными вещами.

— И, наверно, рассказал тебе, где ты сам попользоваться можешь из личных его запасов?

— Да, кое-что рассказал. А что толку? Мне туда не доползти. И увидит еще кто по пути…

— Где же его личный запасец хранится?

— В барской усадьбе.

— Что, барская усадьба так и стоит заброшенной? — встрепенулся я. — Неужели там никто не бывает?

— Стоит, как стояла, — усмехнулся инвалид Коля. — А насчет кто бывает… С чего там кому-нибудь бывать, если уже давно все пограбили?

Этим бесхитростным замечанием он передал самую суть отношения местных жителей к усадьбе: как только растащили из нее все, что возможно, она перестала их интересовать, о ней забыли, а проходя мимо нее — окидывали невидящим взглядом, словно она и не существовала вовсе. Улавливаешь? Она могла стать идеальным тайником как раз потому, что всякий знал: взять в ней больше нечего.

— Ты об усадьбе никому не рассказывал? — спросил я.

— Что я, дурной… Никому не говорил, даже жене. Очень мне надо было, чтоб опять повадились лазить в нее все, кому не лень.

— Молодец, правильно мыслишь, — одобрил я. — Еще про какие-нибудь тайники знаешь?

— Что знал, то уж теперь опустело. Все роздано, кроме пулемета.

— Теперь к твоему вчерашнему гостю перейдем.