— То оно и есть. На складах он стоял, сторожем. Тоже малость покалеченный, от фронта освобожден. Нет, руки-ноги на месте, а вот на чердаке беспорядок. Дерганый он.
— И дерганому дали берданку в руки, чтобы он склады охранял?
— А кому еще дать? Все стоящие мужики на фронте, а он соображал достаточно, чтоб кричать «Стой, кто идет?» и курок дергать. Тронутый-тронутый, а не без хитрецы.
— Почему ж в бега ушел? На собственную хитрость напоролся?
— Вроде того. Он втихаря несколько досок разболтал, так, что они только с виду держались. Гвозди вроде на месте, а не держат. И сам стал по складам гулять. И кое-чем приторговывать. То есть все, что есть на складах, в свою монополию забрал. Это так было: по ворам палит, а если кто добром и с денежкой или с бутылкой подъедет, то назначает ему, когда опять подойти, выспросит только, чего надо. Обувку там хорошую, или мануфактуры какой, или просто безделушку заграничную, чтоб в доме для красоты… Да…
— И много он натаскал?
— А кто ж его знает? Я не спрашивал. Даже урезонивал иногда. Вот хватятся, говорю, на месте тебя и постреляют.
— А он?
— А он посмеивался и отвечал: «Пока хватятся, меня уже тут не будет».
— И не стало его?
— Да. Исчез.
— Когда?
— А в середине января.
— Ты твердо знаешь, что он жив?
— Знать не знаю, а полагаю. Он, перед тем как в бега ушел, мне всякие наставления давал и сказал между прочим: «Ну, братан, не зря я на этом месте торчал. Такую удачу поймал, что век теперь гоголем ходить буду. А может, и орден получу.» А значит, он подался куда-то орден получать, вот.
— Что за удачу он имел в виду?
— Без понимания.
— А какие были его наставления?
— Разные. Он, оказывается, аж с Сенькой Кривым попутался.
— И что он Сеньке обещал достать?
— Пулемет.
Наступила пауза. Мы с врачом переглянулись. Пулемет в руках такой банды — это, сам понимаешь…
— И получил Сенька этот пулемет? — спросил я.
— Нет, не получил. Прислать за ним должен был.
— Куда?
— Ко мне.
— И что, этот пулемет до сих пор у тебя? — я чуть не подскочил.
— А где ж ему еще быть? Прямо у вас под ногами, в подполе и стоит, — спокойненько ответил инвалид Коля.
— Еще что-нибудь там есть из наворованного братцем твоим? — спросил я.
— Есть. Ящики всякие. Я не особо приглядывался. Лишний раз тронешь — лишние неприятности наживешь.
Я уже поднимал вставные половицы, служившие люком в подпол.
— Неприятностей боишься, да? А пулемет хранить не побоялся. И брата покрыл, и об опасном оружии заявлять не стал. Это знаешь, как называется?
— А куда заявлять? С вами свяжешься, потом век не расхлебаешь. Нет, наше дело сторона. И потом власть, она далеко, а Сенька Кривой рядом. Как бы я перед ним стал ответ держать?
— А почему, по-твоему, Сенька пулемета не забрал? — спросил я, спустившись на несколько ступенек в подпол и по пояс в него погрузившись.
— Мало ли почему, — проворчал инвалид. — Скорее всего он узнал, что мой братан исчез, и решил, что тот не успел его заказ выполнить. А ко мне обратиться не догадался.
— Значит, твой брат сорвался с места так неожиданно, что даже Сеньку предупредить не успел? Здорово, видно, его разобрало. Да он, пожалуй, и впрямь поверил, что большой куш сорвет и даже орден получит. Ладно, посмотрим, что он у тебя в подполе заховал.
…Да, заховал он много. Я тихо ахнул и позвал врача. Тот быстро спустился — и у него тоже глаза на лоб полезли.
— …Вот он, пулемет, — говорил я. — Старый, музейный экспонат, можно сказать. Но в боевом состоянии. Да на нем и бирка какая-то. Музейная?
— Наверняка, — врач постукал костяшкой пальца по рыцарскому панцирю. — Здесь все музейное. Наверно, целиком музей оружия вывезли. Пулемет древний, чуть ли не дочапаевских времен. А этой штуковине вообще невесть сколько сотен лет, — он приподнял аркебузу и взвесил. — Тяжелая штука.
Я разглядывал старинные ружья и мушкеты, более новые револьверы и винтовки, детали доспехов и самое разнообразное холодное оружие.
Врач поднял нечто вроде чугунного игольчатого шара на цепи и пригляделся к бирке.
— Богемское производство, шестнадцатый век, — сообщил он.
Я вертел в руках легкое ружье с длинным стволом и коротким, почти ажурным прикладом, инкрустированным костью и перламутром, — глаз не мог отвести.
— Красота! — сказал я.
Потом уже, много позже, мне довелось узнать, что держал я в руках так называемое тешинское ружье, или чижу, вещь очень редкую и дорогую, способную составить гордость любой коллекции.
— Идет мне этот шлем? — спросил врач.
Голос его прозвучал глухо, потому что он напялил на себя рыцарский шлем с закрытым забралом, напоминавшим клюв.
— Ничего выглядите, — хихикнул я, продолжая разглядывать секиры и палицы. Господи, каких только форм тут не было? Игольчатые, с заостренными пластинами различных форм, идущими вдоль древка по кругу, с насадными кривыми крючьями с другой стороны от главного рубящего полотна, на цепях, на рукоятках, на древках…