По ту сторону волков

Мы вошли в деревню. Искать дом инвалида и не нужно было — перед ним возбужденная толпа гудела и внутри тоже какая-то суматоха вершилась, факт. Ко мне зареванная женщина кинулась:

— Товарищ милиционер, товарищ милиционер, остановите их! Меня из собственного дома выбросили, внутри все громят, мужа моего повязали, вот-вот он смерть напрасную примет!

— Не волнуйтесь, разберемся, — сказал я, заходя в дом; все передо мной и врачом покорно расступались.

Инвалид этот, значит, был одноногим, левой ноги по колено нет. Крепко ему перепало. Сидел он, прикрученный веревками к стулу, весь дрожащий, измордованный, одежонка порвана. Ребра обмотаны тряпицей, на которой с левого боку проступало пятно крови.

— Вот он, вот он!.. — загудел находившийся в доме народ, и с улицы донеслось ответное яростное эхо.

Я встал посреди комнаты и внимательно всех осмотрел. И мои конокрады были тут, и бабки разнообразные, и несколько рож фабричных мелькнуло — видно, тех, кто работал в ночную смену. Пестрый народ, видать, со всей округи сбежался.

— Молодцы! — сказал я. — Хвалю за бдительность и активность. Так и надо помогать закону. А теперь дайте уж нам разобраться. Пусть сперва врач его осмотрит, потом я ему пару вопросиков задам. Ничего от вас не скроем, будьте покойны.

Врач подошел к инвалиду и, повозившись немного, снял с него тряпицу.

— Ранение пулевое, — сообщил врач. — Пустяшное. Можно сказать, кожу поцарапало. И кто тебя так? — обратился он к инвалиду. — Где?

— На ватник его поглядите, — сказал я, указывая на лохмотья разодранного ватника. — Видите, дырка от пули? И даже подпалена слегка. Да в него в упор стреляли. Странно, что промахнулись.

Инвалид Коля разинул и захлопнул рот, ничего не сказав. Я огляделся по сторонам.

— Есть такие, кто ходил на след моей погони за оборотнем? — спросил я. — Вижу, что есть. Видели следы, что с того места идут, где волчий след обрывается? Человечьи следы, следы сапог? Положим, это он в волка обращается, — указал я на инвалида. — Так ведь оборотень, когда из волка человеком становится, принимает обычный свой облик. Молодой старым не станет, и мужчина женщиной тоже, и одноногий — двуногим. Кто ж мне объяснит, почему там идут отпечатки двух ног, когда у этого мужика всего одна нога? И как бы он на одной ноге так резво от меня упрыгал? Нет, не того вы поймали. И запугали вы его так, что он при вас ничего рассказывать не станет. Выходите все из комнаты, я сам с ним поговорю, узнаю, как дело было.

Народ потянулся из комнаты не без ворчанья. Когда все вышли — последней, утирая слезы, пятилась его жена, — я закрыл дверь, подсел к инвалиду и тихо сказал, принимаясь отвязывать его от стула:

— Ну, инвалид Коля, выкладывай, кто тебя так. И не ври мне. Валяй, как на духу.

Развязанный инвалид затрясся всем телом и опять начал по-рыбьи разевать и закрывать рот.

— Его не лихорадит случаем? — спросил врач сам себя, взял инвалида за запястье, проверил пульс. — Нет, горячки вроде нет. Это он от пережитого страху, похоже.

— Я только вышел, на лавочке у калитки присел, — хриплым и пришепетывающим голосом заговорил инвалид. — И, значится, самокрутку скручиваю… И тут Настасья наша. вредная бабка, так дотошно на меня посматривает… Потом ушмыгнула куда-то… Потом народ подходит… Что, говорят, за свежая дырка от пули у тебя в ватнике? Показывай, говорят, что под ватником… И сами ватник насильно расстегивают и на мою повязку с кровью глядят… И закричали все, что вот он, оборотень, и что кончать меня надо… Чуть и не кончили…

— Все это понятно, — сказал я. — Но об этом я и сам мог догадаться. А вот кто и как тебя ранил?

Инвалид молчал.

— Боязно… — проговорил он наконец.

— Что боязно? Рассказывать?

— Да. Рассказывать боязно…

— Так боязно, что тебе жуткая смерть грозила, а ты все равно рот на замке держал?

— Ну… Они меня и не слушали, и словечка сказать не давали… Им бы я все выложил, чтобы жизнь сохранить… Но они как глухие были… А теперь…

— А что теперь? — спросил я. — Если мне не расскажешь, то мое дело сторона. Защищать тебя больше не буду. И все равно прикончат тебя не сегодня, так завтра, если я правды не буду знать.

— Так вы ж им рассказывали доказательства… — заикнулся инвалид.

— Для них это не доказательства, раз они вбили себе в голову, что оборотень — это ты. Им своя вера в то, что тебя порешить надо, дороже любых доказательств. Раз они один раз решили, что ты оборотень, то будут убеждать в этом друг друга до тех пор, пока их не прорвет по новой и не прикончат они тебя. Если хочешь помочь мне защитить тебя же самого — выкладывай все до конца.

— Что в лоб, что по лбу… — задумчиво просипел инвалид. — Ну, ладно. Двум смертям не бывать, одной не миновать… Гость у нас вчера был, нехороший… Молчать велел…

— Что за гость? Знакомый тебе?

— Не… Не знаю я его… Привет мне привез, я и впустил…

— От кого привет?

— Известное дело, от брата.

— Почему «известное дело»? Всем известно, что по привету от брата ты любого впустишь в дом в поздний час? Или тебе приветов ждать не от кого, кроме как от брата? Кто твой брат?

— В бегах мой брат.

— То есть?