По ту сторону жизни

— Не знаю, как доктору Боммеру, а мне не жалко, — сказал Дмитрий. — Пока ещё я не принимал участия в экспериментах над людьми, а теперь попрошу включить меня в список ассистентов.

— Вот тебе раз! В тебе проснулся кровожадный ужасный зверь, молодой человек? — не упустил возможности поддеть его дон Диего. — С чего это вдруг ты решил замарать свою чистую душу убийствами других?

— Не могу объяснить, — буркнул Дмитрий угрюмо. — Вы только посмотрите на тех, кто выходит из автобуса. В новеньких мундирчиках, с наградами на груди! А я видел этих молодчиков в деле при отступлении! Как осы, они кружили над нашими головами и не щадили никого — ни солдат, ни беженцев. Не могу даже представить, сколько эти «крестоносцы» душ успели загубить.

— Им приказали, они сделали, — вздохнул Азат. — Они военные люди, и это стоит понимать.

— Понимать? — рассердился Дмитрий. — Кого, их? Как можно понять и объяснить бомбы, сбрасываемые ими на головы мирных людей? Как можно объяснить бомбёжку ими госпитальной колонны с тяжелоранеными людьми? Я видел, как умирали беспомощные раненые женщины, дети, старики… Нет, таких, как они, всех «под одну гребёнку»!

— А каково ваше мнение, профессор? — повернувшись в к Мавлюдову, спросил дон Диего.

— Я воздержусь от реплик и комментариев, — ответил Азат. — Я участвую в экспериментах не ради забавы, а ради науки, и не собираюсь отказываться от них!

— Так-так-так, впрочем, я и не сомневался, что ты такой же палач, как и садист Боммер! — ткнул его локтем в бок дон Диего. — И от брата я наслышан о твоих садистских наклонностях. Фразой «ради науки» ты, как и Боммер, прикрываешь своё гнилое нутро!

— Прикуси язык, Митрофан! — злобно рыкнул Азат, покосившись на него. — Я помню, какие ты, служа в контрразведке Семёнова, выкидывал штучки!

— Что-то я тебя не пойму, профессор, — едко улыбнулся дон Диего. — Недавно ты называл меня сыщиком, а теперь контрразведчиком?!

— Катись ты куда подальше, пройдоха, — буркнул Азат. — Лучше скажи, почему ты навязываешь нам своё присутствие?

— Я в ловушке, как и вы оба! — вздохнул дон Диего. — Мартин терпит нас до поры до времени, а когда его непонятный интерес к нам угаснет, то… В лучшем случае нас расстреляют или отравят, а в худшем… А в худшем случае нас умертвят «с пользой дела», как жертв экспериментов!

— Вас может быть, а меня нет! — сказал Азат уверенно. — Я нужен Мартину как воздух, и он крайне нуждается во мне!

— Интересно, откуда такая неподражаемая самоуверенность? — неподдельно удивился дон Диего. — Допустим, ты был ему нужен и он даже организовал твое дерзкое похищение! Но со временем его интерес к тебе пропадет! Например, когда доктору Боммеру придётся бросать всё и спешно спасать свою шкуру, думаешь, ему нужна будет тогда такая никчёмная обуза вроде тебя?

— Напрасно ты так думаешь о нём, — упрямо гнул свою линию Мавлюдов. — Мартин настолько умён и осторожен, что всегда держит про запас пути отхода. Можете мне поверить, что если запахнет жареным, он будет уже далеко отсюда.

— Хорошо, тебя не переубедить, — кивнул дон Диего, отходя от окна. — Твоя слепая вера в «порядочность» непорядочного человека просто восхитительна! — Он перевёл взгляд на Шмелёва: — А каково будет твоё мнение, молодой человек?

— У меня никакого, — ответил Дмитрий, оборачиваясь. — Я умираю от желания увидеться с отцом, но… Никак не решусь на это. Я не знаю, о чём говорить с ним, и… Я так же не знаю, как пробраться к нему незамеченным?

С минуту подумав, дон Диего расправил плечи, потянулся и сказал:

— Давай-ка я сам отведу тебя к нему, не возражаешь? Он тоже будет рад встрече со своим отпрыском.

— Ты и правда так считаешь? — уныло осведомился Дмитрий. — Он военнопленный, а я? Что мне ответить, если он задаст вопрос, как я оказался в этом дерьме?

— Расскажешь всё, как есть, — вздохнул дон Диего. — Он тебя поймёт, я знаю. А вот когда и в какое время я организую вашу встречу, сообщу отдельно, — он покосился на Мавлюдова и добавил: — Когда этого выродка не будет рядом.

2

Кузьма Малов наблюдал за выходящими из автобуса немецкими лётчиками через открытую дверь кузницы. Глядя на них, он был готов взвыть, как побитая собака. В отчаянии он схватил руками железную маслёнку и так сжал её, что она тут же смялась и потрескалась, а из образовавшихся трещин змейками заструилось смазочное масло.

«Немцы, фашисты, будьте вы прокляты, гады! — со злобой думал он. — Зашёл бы сейчас ко мне этот гад Боммер хоть на минуту! Я бы, не мешкая, вот так раздавил не маслёнку, а его голову!»

Кузьма был вне себя. «Жизнь уже не бьёт меня, а как кувалдой по наковальне молотит, — думал он в отчаянии. — Везде и во всём не везёт фатально. Я даже убить себя не смог, растяпа… Явился кто-то из ниоткуда и вытащил меня из петли!