По ту сторону жизни

Маргарита раздражённо прервала его:

— Много будешь знать, скоро состаришься. Есть такая дремучая пословица, слышал?

— Слышал, — вздохнул Кузьма.

— Так вот, давай о чём-нибудь другом поговорим, благо есть о чём.

— И… О чём же?

— Обсудим, как дальше жить. Или тебя больше не тревожит эта тема?

— А ты что, не знаешь? — поинтересовался Кузьма с издёвкой.

— Сейчас нет, — призналась Маргарита. — Всё, что я планировала, к сожалению, нам уже не осуществить.

— Постой, но ты была так уверена в своём «плане».

— Была, а теперь нет, — по лицу Маргариты скользнула горькая усмешка. — Есть ещё вариант, но-о-о…

— Наверное, секретный, — с укором продолжил Кузьма. — Мы будем обсуждать этот твой вариант или нет в том смысла?

— Обсудим, но не сейчас, — сказала Маргарита, вставая. — Сначала послушаем молодого человека.

— Какого человека? — удивился Кузьма.

— Потерпи минуту… Сейчас я тебя с ним познакомлю.

* * *

Вошедший во двор мужчина выглядел просто красавцем. Природа не поскупилась и одарила его высоким ростом и богатырским телосложением. Стройный, небрежно одетый, он, казалось, пышет здоровьем и доволен жизнью. Невозмутимый, безукоризненно владеющий собой, со сдержанными движениями и тихим голосом, он напоминал Кузьму в молодости. Малов с трудом проглотил подступивший к горлу ком, глубоко вздохнул и резко выдохнул.

Молодой человек поцеловал в разрумянившуюся щёчку Маргариту, повернулся к Кузьме и, протягивая руку, представился:

— Дмитрий Малов…

Кузьме понадобилась вся его воля, чтобы словом или жестом не выдать душившего его волнения. Как во сне он пожал протянутую руку.

Он чувствовал себя неловко. Мысленно перебирая возможные темы для разговора, он продумывал их и тотчас отвергал за неуместностью. Маргарита в волнении наблюдала за ними со стороны в тайной надежде увидеть на лице Кузьмы мимику радости, но тщетно. Его лицо выражало только муку и растерянность.

— Перед тобой твой отец, Дмитрий, — не выдержав, представила она Кузьму сыну. — Ты всегда в детстве расспрашивал меня о нём, а теперь можешь побеседовать с ним лично.

— Здравствуй, папа, — поприветствовал отца молодой человек дрогнувшим голосом. — Я всегда представлял тебя таким, каким вижу сейчас.

— А я совсем недавно узнал, что ты есть, — ответил Кузьма хриплым голосом. — Твоя мать сообщила, что ты есть, а я… Я ей не поверил.

— Что, ты не веришь ей и сейчас? — улыбнулся Дмитрий.

— Нет, я не верю своим глазам, — пробубнил Кузьма, краснея. — Я рад тебя видеть, сынок… Я… — он не договорил, к горлу подкатил ком горечи, а из глаз выкатились крупные слезинки.

До сегодняшнего дня он не верил в существование сына и, увидев Дмитрия, был обескуражен, не находя в его облике даже малейшего сходства с собой. На фотографиях, которые показывала ему Маргарита, Кузьма находил какие-то общие черты, делавшие похожими его и запечатленного мальчика, но сейчас… Однако жажда отцовства, присущая ему, как любому нормальному мужчине, но загнанная на дно сознания, вдруг вырвалась наружу и заполнила зияющую пустоту его души.

И вдруг его охватило желание жить! Он решительно не хотел теперь умирать и мириться со своим «незавидным» положением. Сжигаемый угрызениями совести, он испытывал острую потребность исповедоваться перед Дмитрием, просить сына простить его неизвестно за что и в чём-то раскаяться. Кузьма сгорал от желания облегчить свою душу полным признанием своей несуществующей вины.

— Ну, чего стоим? — услышал он глухой голос Маргариты. — Идёмте в дом, а там…

С трудом обуздав чувства, покорённый, Кузьма вошёл нетвёрдой походкой вместе с ней и сыном в дом, робея, будто нашкодивший школьник…

17

Иосиф Бигельман заранее заказал столик у окна, выходящего на Неву. Они пили коньяк и наблюдали, как белые пассажирские пароходы снуют вверх-вниз по реке.

— Красивый город! — сказал дон Антонио, закуривая папиросу. — Я был здесь первый раз ещё до революции и второй приехал снова…

— А я здесь уже обжился, — заискивающе улыбаясь, сказал Иосиф. — Уже не замечаю той красоты, которая поразила меня, когда я двадцать лет назад перебрался сюда.

— Скажи мне спасибо, а то торчал бы всю жизнь в Верхнеудинске, — хмыкнул дон Антонио. — Ты очень хорошо выглядишь!

— А как же, мне иначе нельзя, — вздохнул Иосиф. — Я ведь хороший портной и шью костюмы для уважаемых и влиятельных людей!

— Молодец, хорошо устроился, — одобрил дон Антонио, наполняя рюмки коньяком. — Ты прирождённый сыщик, вот только жаль, что евреев раньше в полицию не брали. Да и теперь, наверное, на службу в НКВД не принимают?

— Да, не берут, — кивнул, соглашаясь, Иосиф. — Собственно, мне это сейчас и не надо. Живу себе незаметно и тихо, никуда не ввязываюсь, и никто меня не замечает.

— Хорошо, рассказывай, как Малова проморгал? — понизил голос дон Антонио, хотя в ресторане, кроме них, никого не было. — Я тебе что поручил? Или ты запамятовал?

— Что вы? Что вы? Э-э-э… — забеспокоился Иосиф.