По ту сторону жизни

Быстрицкий остановился и затаил дыхание: сзади послышались отчетливые шаги. Наткнувшись на дерево, он прижался к стволу. Все его мысли остановились и…

* * *

Быстрицкого обнаружил сторож отеля во время обхода территории. Он лежал в луже крови, уткнувшись лицом в землю. Нащупав пульс и поняв, что пострадавший едва жив, сторож позвал напарника. Перенеся тело на скамейку, они вызвали полицию и врача.

Сторож, с ног до головы выпачканный грязью и кровью, сохраняя спокойствие, ожидал дальнейших распоряжений.

— Отведи меня к тому месту, где нашёл этого русского болвана, — сказал сыщик угрюмо. — Предупреждал же его, чтобы убирался из страны, а он…

Усилившийся дождь помешал ему закончить фразу, и он поспешил в холл отеля, что-то бормоча себе под нос.

21

Церковь была закрыта. Кузьма обошёл её вокруг в поисках входа, но тщетно. И когда он уже собрался искать крышу для ночлега в другом месте, услышал сухой старческий кашель и дрожащий голос:

— Эй, мил человек, послухай!

Кузьма вгляделся в темноту и с трудом рассмотрел тёмную фигуру в нескольких метрах от себя.

— Я отец Серафим, настоятель этого божьего храма, а ты кто будешь, сынок?

— А я просто человек, — вздохнул Кузьма. — Я потерялся в этой жизни и существую словно по ту её сторону. Мне негде переночевать и очень хочется есть. Я и пришёл сюда, может быть, в поисках самого себя, а быть может, попросить угол для ночлега…

— Мне чудится, что я зрил тебя раньше.

— Да, я жил здесь когда-то, — сказал Кузьма, вздыхая. — Но это было очень давно.

— Тебя долго не было в Верхнеудинске, сынок, — вздохнул старик. — Но я помню тебя, как мне чудится. Ты служил судебным приставом, так ведь? А фамилия твоя Малов.

— Да, вы ни с кем не спутали меня, батюшка, — кивнул утвердительно Кузьма. — Получилось так, что я был вынужден уехать из Верхнеудинска и прожил в другом далёком городе двадцать лет.

— Тогда что заставило тебя вернуться? — поинтересовался старик.

— Судьба, — ответил грустно Кузьма. — Только она, злодейка, всюду вертит и верховодит мною. Всё время, сколько я живу или думаю, что живу на свете белом, судьба выворачивает меня наизнанку, да так крепко, аж кости хрустят.

— Не судьба, а Господь Бог ведёт нас по жизни, — сказал задумчиво поп. — А по ту её сторону могут жить только грешники или праведники… Но ты, как мне думается, не относишься ни к тем, ни к другим. Ты следуешь по тому пути, который указал тебе Господь, и он приведёт тебя туда, где разверзнется ад или вдруг откроются райские гущи!

Старик открыл боковую, едва заметную дверку и впустил Кузьму в церковь. Когда он переступил порог, сразу же остановился. Внезапно накатившая благодать заставила его содрогнуться и почувствовать, как сердце замерло и бешено заколотилось.

Шагая впереди, старик освещал путь свечой. Стены, балки, потолочные расписные перекрытия, выдававшиеся по углам и в полумраке над головой, рождали приятное ощущение уверенности и покоя. Кузьма, шагая за батюшкой, испытывал необычную лёгкость, блаженство и трепет.

В большом зале они остановились. Лики святых на стенах и иконостасе радовали глаз. Через приоткрытую дверку алтаря, под массивной аркой, виднелся вход в алтарь. Кузьме вдруг очень захотелось пройтись по залу и рассмотреть иконы.

— Проходи…

Спокойный голос за спиной заставил Кузьму резко обернуться. В двух шагах от него стоял поп и указывал рукой на дверку алтаря. Он казался значительнее и выше, чем на улице, однако эта перемена никак не отразилась на его манере поведения. Он держался с достоинством и лёгким оттенком снисходительности. Седые волосы разделял аккуратный пробор, на лице застыла располагающая улыбка.

— Милости прошу, — сказал поп. — Здесь будет удобно провести ночь. — Он склонился, указывая на проход. — Я покормлю тебя, чем бог послал, и почивать ложись.

Не раздумывая, Кузьма шагнул вперёд. Блеск церковной утвари, иконы на стенах, хоругви с ликом Христа, кресты… За всю свою жизнь ему не приходилось видеть подобной комнаты. Переступив порог, он словно вошёл в долину чудес, где царствует добро и отсутствует зло.

— Садись, где тебе понравится, — сказал поп. — Занимай место за столом, и приступим к скромной трапезе.

Кузьма молча кивнул и присел.

— Вот хлебушек, вот варёный горох, — предлагал старик, снимая крышку с чугунка, стоявшего на столе. — Трапеза скудная, но это всё, что у меня есть.

Еда казалась Кузьме необычно вкусной, а происходящее он воспринимал как чудесный сон. Его душа отдыхала вместе с телом и как губка впитывала царящий в храме покой, радужный, неповторимый, который не почувствуешь так остро нигде, кроме как в обители Господа Бога.

Сам батюшка, не притрагиваясь к пище, сидел напротив и молча наблюдал, как с жадностью поглощает еду его гость. В глазах старика не было ни любопытства, ни укора. А Кузьма ничего не мог поделать с неожиданно охватившим его волнением. Доев горох, он сложил перед собой на столе руки, стараясь унять овладевшую им дрожь.