Она знала, откуда-то она знала, что видит истинную природу Кроткого Клинка. Дотянулась и коснулась одной из линий. Электрический разряд пробежал по ней, и в этот миг Кира увидела разом тысячу звезд, рождающихся и умирающих, каждая со своими планетами, населенными многими видами живых существ, со своими цивилизациями.
Она едва не задохнулась от восторга.
Отняла руку от линии узора и отступила на шаг. Изумление накрыло ее с головой, Кира чувствовала себя маленькой, смиренной. Фрактальные линии смешивались, изгибались, издавая звук, подобный шороху шелка, но не приближались к ней и не становились ярче. Кира сидела и наблюдала, а мерцающая матрица над ней сулила неусыпную защиту.
Но это не успокаивало. Потому что за пределами узора Кира ощущала – или древний инстинкт подсказывал? – надвигающуюся угрозу. Ничем не сдерживаемый голод распространялся будто раковая опухоль в окружающей матрицу тьме, а с ним и то искажение природы, что подменяло изгибы и сплетения прямыми углами. Без Кроткого Клинка Кира оказалась бы нагой, беспомощной и уязвимой перед этой угрозой.
Страх объял ее, Кира съежилась, фрактальный свод превратился в свечу, мерцающую в пустоте, и со всех сторон дул враждебный ветер, норовя ее загасить. Угроза – Кира это чувствовала – была направлена на нее, на нее и на Кроткий Клинок, и этот злобный голод был столь велик, всеохватывающ, жесток, инаков, что она не видела спасения от него. Она ничтожна. Она утратила надежду.
Кира скорчилась в одиночестве и страхе. Надвигающийся рок был необорим, и любая перемена – даже смерть – показалась бы ей долгожданным избавлением.
Часть пятая
Malignitatem[6]
И когда ветвь согнута, она растет.
МАРИОН ТИНСЛИ[7]Глава I
Прибытие
1
Кира проснулась.
Она не сразу осознала, где находится. Черный мрак окружал ее, настолько глубокий, что, разомкнув веки, она видела не больше, чем с закрытыми глазами. Даже свет ламп аварийного освещения был неразличим в густой чернильной тьме. Казалось, воздух здесь теплее, чем обычно при полетах со сверхсветовой скоростью, да и влажность выше. Ни малейшее дуновение не оживляло пространство, напоминающее материнское чрево.
– Морвен, включи свет, – прошептала она; в голове еще шумело от долгого бездействия. В застойном воздухе ее голос звучал непривычно приглушенно.
Но свет не зажегся, и ответа от искусственного интеллекта не последовало.
Кира раздосадованно попробовала зайти с другого бока. «Свет», – сказала она Кроткому Клинку. Неизвестно, сможет ли чужь ее выручить, но попытаться стоило.
Заструился мягкий зеленый свет. Кира обрадовалась. Теперь стало ясно: она все еще в своей каюте, но выглядела та совершенно иначе, чем до отлета из Солнечной системы. Стены были пронизаны толстыми жилками из черного органического вещества, пол и потолок устилали волокнистые переплетения. Зеленый свет исходил от пульсирующих, похожих на фрукты шаров, которые свисали с зарослей лиан, ползущих от одного конца каюты в другой. Листья лиан по форме напоминали листья папоротника орос, но с витиеватыми, вычурными завитушками. И все это – лианы, шары, жилки и волокнистые ковры – было покрыто мельчайшим фрактальным узором, будто одержимый художник решил украсить им каждый квадратный миллиметр.
Кира смотрела с восхищением. Она
создала это. Она и Кроткий Клинок. «Куда как лучше, чем сражаться и убивать», – подумала она.