– Но это лишь при условии… – Он сделал паузу, ожидая, что Веера подхватит его фразу. Когда же она покачала головой, видимо, не зная, что сказать, он обеспокоенно закончил сам: – Ну, то есть только если корабельный разум нормально функционирует.
– Ну, так можно сказать и про любого из нас, – вздохнул Фалькони.
Кира ковырялась в еде, обдумывая ситуацию. Если бы… Но нет, эта идея все еще казалась ей безумной. Потом она представила себе флот медуз, собравшийся у Кордовы. Может быть, в таких обстоятельствах никакую мысль не следует отвергать как безумную.
Разговоры в камбузе затихли: в дверях появился Вишал. Он выглядел бледным, измученным.
– Ну как? – спросил его Фалькони.
Вишал покачал головой, поднял палец, прося передышку. Не произнеся ни слова, он прошел в глубину камбуза, взял пакет готового кофе, выпил и только тогда вернулся к капитану.
– Совсем плохо, да? – спросил Фалькони.
Нильсен подалась вперед и повторила его вопрос:
– Грегорович неизлечим?
Вишал вздохнул, потер ладонь о ладонь:
– Импланты слишком сильно повреждены, я не сумею их починить. Не могу удалить или заменить перегоревшие провода. И не могу разобраться, какие именно цепочки заканчиваются погибшими нейронами. Я пытался перенаправлять сигналы в другие части его мозга, где провода еще функционируют, но таких участков недостаточно или же Григорович не в состоянии вычленить сигнал из дезорганизованной сенсорной информации, которую он получает ежесекундно.
– Он пока еще под снотворными? – уточнил Фалькони.
– Да.
– Но в итоге с ним все обойдется? – обеспокоилась Нильсен.
Воробей заерзала в кресле:
– Ага, он останется калекой или как?
– Нет, – взвешивая каждое слово, ответил Вишал. – Но его нужно доставить в больницу. Нейронные связи продолжают деградировать. Еще немного, и Грегорович окажется отрезанным от внутреннего компьютера, то есть в полной изоляции.
– Вот дерьмо! – выдохнула Воробей.
Фалькони обернулся к энтропистам:
– Вы тут ничем не можете помочь?
Они покачали головой.
– Увы, нет, – сказала Веера. – Импланты – тонкая штука, и…
– …мы бы не взялись даже за нейросеть обычных размеров, тем более…
– …корабельного разума.
Энтропистам все лучше давался их привычный дуэт.
Фалькони скривился:
– Этого я и опасался, док. Обратно в крио вы его погрузить сможете?
– Да, сэр.
– Тогда чем скорее, тем лучше. Так для него безопаснее.
Кира постучала вилкой по тарелке. Все оглянулись.
– Значит, – заговорила она, тоже тщательно подбирая слова. – Для ясности: единственная проблема Грегоровича заключается в проводах, которые входят в его мозг, так?
– О, это далеко не единственная его проблема, – съехидничала Воробей.
С выражением долготерпеливого мученичества Вишал ответил:
– Все верно, мисс Кира.
– Сами ткани не пострадали, никаких травм нет?
Вишал уже двинулся к двери, явно спеша вернуться к Грегоровичу. Он приостановился на пороге:
– Нет. Некоторые нейроны на концах проводов погибли. Но для корабельного разума его размеров это пренебрежимо малая потеря.
– Ясно, – сказала Кира и снова постучала вилкой.
Фалькони подозрительно глянул на нее.
– Кира! – предостерегающим тоном окликнул ее капитан. – Что ты задумала?
Она миг помедлила с ответом:
– Я думаю… наверное, я бы могла пустить в ход Кроткий Клинок и помочь Грегоровичу.
Камбуз наполнился восклицаниями.
– Дайте же объяснить! – потребовала Кира, и все стихли. – Может быть, удастся сделать то же, что мы сделали с Акаве у Шестьдесят первой Лебедя. Подсоединить Кроткий Клинок к нервной системе Грегоровича, только на этот раз я подключу ее обратно к проводам его нейросети.
Воробей испустила резкий, протяжный свист.
– Туле! Думаешь, у тебя получится?
– Надеюсь. Никаких гарантий дать, конечно, не могу. – Кира перевела взгляд на Фалькони. – Ты видел: бонсай мне вылечить удалось. Ты видел, что у меня выросло в каюте. Кроткий Клинок не только оружие. Он способен на большее.
Фалькони почесал сбоку подбородок.
– Грег – разумное существо, а не растение. Это не одно и то же.
У Нильсен тоже возникли сомнения:
– Возможно, Кроткий Клинок способен на большее, но способна ли ты, Кира?
Этот вопрос задел ее за живое. Именно об этом она частенько задумывалась с тех пор, как оказалась соединена с чужью. Сумеет ли она контролировать ксеноорганизм? Сумеет ли использовать его разумно и ответственно? Владеет ли она собой настолько, чтобы осуществить это? Кира выпрямила спину и вскинула голову: ответ сам собой поднимался изнутри, рожденный болью и многими месяцами тренировок.
– Да. Не знаю, насколько удачно это пройдет, – вероятно, Грегоровичу придется снова адаптироваться к имплантам, как тогда, когда они впервые были установлены, – но я думаю, что смогу вновь его подключить.
Хва-Йунг скрестила руки на груди:
– Нельзя ковыряться в чужой голове, если не разбираешься, что к чему. Грегорович не машина.
– Вот именно! – подхватила Воробей. – А если ты его мозги в кашу превратишь? Или начисто сотрешь его воспоминания?
Кира сказала:
– Я не полезу слишком глубоко. Займусь только интерфейсом, подключением к компьютеру.
– У тебя не будет полной уверенности, – спокойно настаивала Нильсен.