По тундре, по железной дороге: и вновь звучат блатные песни!

Судя по изложению, героиня собирается покинуть Одессу (которую пошло произносит как «Одэсса»[45]), однако вместе с милым, причём у них уже разработан примерный план дальнейших действий, как «зажить на славу»: для этого необходимо всего лишь обворовать две-три квартирки. И хотя история завершается привычными стенаниями о страдальческой любви, слушатель по отношению к будущему сладкой парочки настроен достаточно оптимистически: всё будет хорошо — если полиция не догонит…

Есть и более ранние источники, которые свидетельствуют о популярности «Панамы» — уже в Советской России, но из них, увы, нельзя с точностью узнать, имеем ли мы дело ещё с дореволюционной песенкой, которая оканчивается «стаканчиком отравы», или уже с более жизнеутверждающей концепцией, когда милый убывает в неизвестном направлении, а героиня ограничивается лишь странным пожеланием, чтобы «не билось сердечко каждый час» (довольно необычный случай аритмии; даже кремлёвские куранты отбивают время куда чаще).

В принципе, у меня нет особого желания загружать читателя перечислением разного рода вариаций и версий незатейливой песенки. Пожалуй, любопытнее всего приглядеться к забавным «капризам моды», которым оказался подвержен носитель панамы. Тем более что некоторые загадочные предметы его туалета заставляют многих слушателей терзаться сомнениями и выдвигать самые смелые — до нелепости — предположения по поводу его одеяния.

Начнём со штанов, поскольку они в песне являются первым опознавательным знаком «милого» — не считая походки, которая во всех вариантах — постоянный и неизменный атрибут. Хотя героиня так и не разъясняет нам, что такого особенного в этой самой походке. Можно лишь предположить (учитывая одесское происхождение песни), что имеется в виду особый «морской походняк», о котором повествует другая, не менее популярная песенка 1920-х годов «Я Колю встретила на клубной вечериночке»:

Ах, сколько страсти он вложил в свою походочку!
Все говорили, он бывалый морячок…
Когда он шёл, его качало, словно лодочку —
И этим самым он закидывал крючок.

То же самое сравнение повторяет и песня 1930-х «В Кейптаунском порту» Павла Гандельмана:

У них походочка,
Как в море лодочка,
А на пути у них — таверна «Кэт»…

Однако нас интересует не походка, привычки или черты характера, а исключительно детали костюма. А тут, разумеется, на переднем плане — именно штаны. Правда, в новейшие времена неизвестные юмористы перекроили первую строку «Панамы» с учётом некоторой феминизации отдельных представителей сильного пола — «Я милого узнаю по колготкам»… Но это глумление над классикой мы не станем принимать во внимание, а перейдём непосредственно к штанам.

Да, как мы уже успели убедиться, продолжительное время песенный персонаж щеголял именно в штанах. В первоначальной версии, озвученной Куприным в «Гамбринусе» (и ещё, собственно, не являвшейся полноценной «Панамой»), расцветочка была пёстрой:

Вижу я по походке,
Что пестреются штанцы.

В одесской «Панаме» образца 1917 года штаны становятся белыми. Видимо, в южном морском городе этот цвет воплощал в себе какой-то особый шик. Можно вспомнить стремление Остапа Бендера в Рио-де-Жанейро, где полтора миллиона человек поголовно ходят в белых штанах.

Заметим, что советская власть довольно быстро сумела воплотить мечту Великого Комбинатора в жизнь. И в 1920-е, и значительную часть 1930-х годов многие советские граждане одевались более чем скромно и тускло. Так, в 1934 году фабрика «Первомайка» выпустила 75 тысяч платьев, 85 тысяч юбок, 65 тысяч брюк, 39 тысяч блузок — и все из грубой белой ткани! Объяснялось это отсутствием красителей для хлопка. Вспомним также описание костюма Ивана Бездомного в самом начале булгаковского романа «Мастер и Маргарита»: «Плечистый, рыжеватый, вихрастый молодой человек в заломленной на затылок клетчатой кепке — был в ковбойке, жёваных белых брюках и в чёрных тапочках».

Понятно, что песенный щёголь относился к несколько иной категории граждан, и его белые штаны были не атрибутом нищеты, а в некотором смысле предметом гордости: о них упоминалось задолго до буйного расцвета однотонной сталинской моды. В белые штаны обряжают героя и уже упоминавшиеся Люся и Николай Донцовы, и Софья Реджи, исполнявшая песню в сопровождении Русского Харбинского салонного оркестра под управлением Давида Гейгнера (граммофонная запись 1930-х годов), и, надо думать, многие другие исполнители. Юрий Морфесси, впрочем, упорно настаивает на серых штанах.