По тундре, по железной дороге: и вновь звучат блатные песни!

Беглец добрался до американского сектора в Вене, устроился на работу:

«Но! — человеческое свойство: минует опасность — расслабляется и наша настороженность. Он надумал отправить деньги родителям в Одессу, для этого надо было обменять доллары на советские деньги. Какой-то еврей-коммерсант пригласил его менять к себе на квартиру в советскую зону Вены. Туда и сюда непрерывно сновали люди, мало различая зоны. А ему было никак нельзя переходить! Он перешёл — и на квартире менялы был взят».

Мне не довелось столкнуться с документальным подтверждением удачных либо неудачных побегов из ГУЛАГа за границу в послевоенный сталинский период. Да и позднее тоже. Хотя побегов «с воли» было очень много. Одно время я специально их систематизировал — невозвращенцы, побеги вплавь, на лодках, на кораблях, на вертолётах, на самолётах, из армейских частей с территории стран Варшавского договора и т. п. А вот чтобы из мест лишения свободы и прямиком через границу на Запад — такого мне не встречалось.

Но ведь история советских лагерей всё ещё полна загадок и тайн…

«Мчится поезд Барнаул — Воркута»: «христосики» против «начальничков»

В истории песни о воркутинском побеге есть и неожиданные повороты. Так, мне удалось найти совершенно удивительный вариант — скорее, не вариант даже, а переделку, которую и нынче исполняют несколько хоров (как мужские, так и женские) евангельских христиан-баптистов. Привожу эту песню полностью — она того стоит:

По тундре, по железной дороге
Мчится поезд Барнаул-Воркута.
За стальною решёткой там сидят христиане
И под грохот колёс тихо гимны поют.

По тундре, по суровой Сибири

За правду Божью наших братьев везут.
Но когда на свободе мы их снова увидим,
Будем радостно Бога мы опять прославлять.

В неволе вы не падайте духом,

Мы вместе с вами создаём Божий дом;
Хоть тяжка ваша доля и хоть слёзы польются,
Но Христова свобода ждёт борцов впереди.

Но скоро пролетит это время,

Не будет тюрем и больших лагерей,
Будет братство Христово, будет вечное лето,
И тогда в жизни новой будет вечный покой.

Здесь нет ни слова о побегах, однако этот баптистский гимн, несомненно, можно считать полноценной версией песни «По тундре». В ней своеобразно продолжена тема протеста против лагерного рабства — на этот раз ненасильственного, но бескомпромиссного противостояния злу.

Надо сказать, что сила духа и веры сектантов и евангельских христиан (а в советское время и официальная власть и общая масса населения различия между теми и другими не видели) отмечается многими узниками ГУЛАГа. Ещё Олег Волков вспоминал о соловецких сектантах 1928 года:

«Упорство сектантов накаляло начальство до предела. Они не называли своего имени, на все вопросы ответ был один: “Бог знает!”; отказывались работать на антихриста. И никакие запугивания и побои не понудили их служить злу, то есть власти, распинавшей Христа. И охранники отступились. Но побег, за которым последовали выговоры и упрёки сверху: “Просмотрели! Распустили!” — подхлестнул служебное рвение.

И вот кучку державшихся вместе исхудалых и оборванных сектантов загнали в угол зоны и, связав руки, поставили на выступающий валун. Было их человек двадцать: два или три старца с непокрытой головой, лысых и седобородых; несколько мужчин среднего возраста — растерзанных, с ввалившимися щеками, потемневших, сутулых; подростки, какими рисовали нищих крестьянских пареньков передвижники; и три нестарые женщины в длинных деревенских платьях, повязанные надвинутыми на глаза косынками. Как случилось, что сектанток не отделили, а держали в нашей зоне? Быть может, специально привели из женбарака, стоявшего неподалеку.

Командир распорядился: стоять им на валуне, пока не объявят своих имён и не пойдут работать. Тройке стрелков было приказано не давать “сволоте” шевелиться.

Строптивцев поставили “на комары” — так называлась в лагере эта казнь, предоставленная природе. Люди как бы и ни при чём: север, болота, глушь, как тут без комаров? Ничего не поделаешь!

И они стояли, эти несчастные “христосики” — тёмные по знаньям, но светлые по своей вере, недосягаемо вознесённые ею. Замученные и осмеянные, хилые, но способные принять смерть — за свои убеждения.

Тщетно приступал к ним взбешённый начальник, порвал на ослушниках рубахи — пусть комары вовсю жрут эту “падлу”! Стояли молча, покрытые серым шевелящимся саваном. Даже не стонали. Чуть шевелились беззвучно губы.