Обратите внимание: написано значительно позже отмены нашивок в период Февральской революции и много раньше их введения на сталинской каторге и в спецлагах! Смеляков был в лагерях с 1934 по 1937 год и никаких нашивок уж точно не носил; в «Письме домой» он в ответ на просьбу любимой («Но, боже ж мой, ведь ты сама просила, чтоб в этот день я вместе с вами был!») поэт рисует фантастическую картину того, как он по этому зову вдруг мистически появляется в кругу родных —
Ясно, что «бубновый туз» у Смелякова — метафора, обозначающая лагерь, лишение свободы.
Поэтому упоминание «бубнового туза» и даже «кандального звона» не стоит считать полновесным аргументом в пользу дореволюционного бытования песни.
Кроме того, если говорить о «бубновом тузе», следует заметить в записях текста песни зафиксировано иное распределение мастей между дамой и тузом, упомянутыми в первом куплете. Так, у Валерия Фрида в «Записках лагерного придурка» есть любопытное примечание:
«У Сергея Довлатова, в “Зоне”, зеки поют:
Этих двух красивых куплетов я нигде не слышал. Подозреваю, что придумал их сам Довлатов. Что ж, честь ему и слава — и не только за это».
Подозрения Валерия Семёновича неосновательны. Повесть Сергея Довлатова «Зона. Записки надзирателя» увидела свет в 1982 году. А значительно ранее в Париже был опубликован «Голос из хора» Абрама Терца. Это произведение получило в 1974 году французскую премию за лучшую иностранную книгу. «Голос из хора» — записи, которые Андрей Синявский (Абрам Терц — его литературная маска) вёл, отбывая срок в мордовском лагере с 1966 по 1971 год. Именно у Терца мы впервые встречаем процитированные два куплета. Скорее всего, Довлатов просто заимствовал их для своей книги, сделав незначительные исправления (например, вместо «стук колёс» — «шум колёс»).
Так всё же — бубновый туз или пиковый? В общем-то, оба по-своему к месту. О значении бубнового туза в арестантской символике мы уже говорили. Что касается пикового, его значение не менее, если не более зловеще: печальное известие, удар судьбы, болезнь, ранение или смерть, траур, финансовые потери, измена, предательство… Короче, как говорят в уркаганском мире, — «крах босякам».
Учитывая то, что игральные карты считаются французским изобретением, есть вполне логичная версия о том, что и символика пикового туза распространилась (не только на Россию) из Франции. У французов до сих пор бытует выражение: «fichu comme l’as de pique» — «проклятый, нечистый, как пиковый туз». Правда, во время Второй мировой войны американские солдаты 506-го парашютного полка 101-й десантной дивизии наносили сбоку на шлемы карты пиковой масти как символ удачи. Пиковый туз считался также эмблемой 53-й истребительной («охотничьей») эскадрильи Люфтваффе. Зато во время войны во Вьетнаме в войсках США распространилась легенда о том, что вьетконговцев приводит в ужас вид туза пик как символа смерти. Появилась даже традиция вкладывать в рот убитых врагов эту карту, разбрасывать пиковых тузов по территории, занятой бойцами Северного Вьетнама. Командование для поднятия боевого духа армии ящиками стало закупать колоды карт, состоящие из одних пиковых тузов.
Что касается дамы бубён и дамы пик, они тоже особы не слишком приятные. Бубновая дама обозначает неверную женщину. О пиковой и говорить нечего: достаточно вспомнить одноименную повесть Пушкина, в эпиграфе к которой Александр Сергеевич поясняет: «Пиковая дама означает тайную недоброжелательность. Новейшая гадательная книга». На самом деле дама пик несёт ещё больше негатива: злая, роковая женщина, приносящая неудачи, которую ассоциировали с ведьмой и нередко называли «старухой»; она символизирует обман, болезнь, злость, ревность, всяческие неудачи. Так что и здесь куда ни кинь, везде аминь.
В письменном виде до нас дошли именно куплеты с бубновой дамой и пиковым тузом — хотя сам я слышал их именно с бубновым тузом и пиковой дамой. «Но это ведь могла быть более поздняя переделка, не так ли?» — могут возразить мне.
Вряд ли. Даже совсем не так. Чтобы убедиться в этом, обратимся для начала к очерку Варлама Шаламова «Сергей Есенин и воровской мир». Вот что рассказывает Варлам Тихонович — не только талантливый писатель, но и многоопытный гулаговский сиделец: