По тундре, по железной дороге: и вновь звучат блатные песни!

Воровская баллада «Медвежонок» — пожалуй, одна из основополагающих в обойме произведений блатного песенного фольклора. Именно ей посвятил весомый фрагмент своего замечательного очерка «Аполлон среди блатных» писатель-лагерник Варлам Шаламов:

«Классическим произведением этого рода является песня “Помню я ночку осеннюю, тёмную”. Песня имеет много вариантов, позднейших переделок. Все позднейшие вставки, замены хуже, грубее первого варианта, рисующего классический образ идеального блатаря-медвежатника, его дело, его настоящее и будущее.

В песне описывается подготовка и проведение грабежа банка, взлом несгораемого шкафа в Ленинграде.

Помню, как свёрла, стальные и крепкие,
Точно два шмеля жужжат.

И вот уже открылись железные дверцы, где

Ровными пачками деньги заветные
С полок смотрели на нас.

Участник ограбления, получив свою долю, немедленно уезжает из города — в облике Каскарильи[29].

Скромно одетый, с букетом в петлице —
В сером английском пальто,
Ровно в семь тридцать покинул столицу,
Даже не глянул в окно.

Под “столицей” разумеется Ленинград, вернее, Петроград, что даёт возможность отнести время появления этой песни к дореволюционному периоду.

Герой уезжает на юг, где знакомится с “чудом земной красоты”. Ясно, что:

Деньги, как снег, очень быстро растаяли,
Надо вернуться назад,
Надо опять с головой окунуться
В хмурый и злой Ленинград.

Следует “дело”, арест и заключительная строфа:

По пыльной дороге, под строгим конвоем
Я в уголовный иду,
Десять со строгой теперь получаю
Или иду на луну».

Насчёт того, что позднейшие переделки хуже оригинала — здесь с Шаламовым можно было бы поспорить; в послевоенное время (с середины 1940-х и далее) песня подвергалась порою достаточно тонкой шлифовке, в том числе творческой интеллигенцией, неожиданно полюбившей уголовный «шансон». Появилась более точная рифмовка, ярче выписаны отдельные детали:

Свёрла английские, быстрые бестии,
Словно два шмеля в руках,
Вмиг просверлили четыре отверстия
В сердце стального замка.

Однако Варлам Тихонович в определённой мере прав: действительно, постепенно в балладу всё активнее проникают слова и выражения уголовного жаргона, которые в оригинале, судя по всему, не употреблялись. Например, строка «чтобы сигнал подавать» заменена на «чтобы на стрёме стоять», «мы поклялись не замедлить с отвалом» вместо «и поспешил рано утром с вокзала я» и т. п. Всё же в изначальном тексте баллады в меньшей степени использовалась блатная лексика; образ отважного грабителя банков был покрыт неким романтическим флёром.

Шаламов очень точно заметил по этому поводу: «Есть в этом образе “вора-джентльмена” и некая тоска души блатаря по недостижимому идеалу. Поэтому-то “изящество”, “светскость” манер в большой цене среди воровского подполья. Именно оттуда в блатарский лексикон попали и закрепились там слова: “преступный мир”, “вращался”, “он с ним кушает” — всё это звучит и не высокопарно, и не иронически. Это термины определённого значения, ходовые выражения языка».

Град Петра или город Ленина?

Но всё-таки — почему вдруг Шаламов решил, что песня родилась до революции? В своём очерке он привёл только один аргумент: то, что Ленинград назван «столицей», а уже 12 марта 1918 года столицей РСФСР становится Москва, она же с 30 декабря 1922 года (вплоть до 25 декабря 1991-го) была столицей СССР. Таким образом, есть смысл действительно отнести песню к дореволюционным временам. Но тогда, согласно логике Шаламова, Ленинград разумнее всего заменить Петроградом, поскольку это название наиболее созвучно упомянутому в песне Ленинграду. А нам известно, что Петроградом город на Неве стали именовать лишь с 18 (31) августа 1914 года, после вступления России в Первую мировую войну. Было решено, что «Петроград» звучит более по-русски — не какой-то там «онемеченный» Санкт-Петербург. Правда, наименование «Петроград» встречалось изредка и ранее, в произведениях литературы — например, у Пушкина в «Медном всаднике» (1833):

Над омрачённым Петроградом
Дышал ноябрь осенним хладом…

или у Степана Шнырёва, стихотворение которого так и называлось — «Петроград» (1830). «Петроградскими» ещё до повторного «крещения» града Петрова именовались здесь и некоторые учреждения (скажем, Петроградская старообрядческая епархия). Петроградом город оставался вплоть до 26 января 1924 года, когда получил новое имя — Ленинград, в честь усопшего вождя мирового пролетариата.