По велению Чингисхана

А потому до сей поры они превыше всего ценили свою вольную волю. И никогда – ни за какие посулы! – с ней расставаться не хотели. Не верили никому, в любом добром слове со стороны видели тайное желание посягнуть на их свободу, всех подозревали в стремлении вновь покорить и лишить их вольной жизни. До прошлого года никто из них не отзывался на приглашения прибыть на курултай. Но на сей раз вышло иначе: видно, как струи сильного дождя даже в самые заповедно – потайные птичьи гнёзда, в их укромные обиталища протекли слухи о тревожных событиях, происходящих там, внизу, в Степи…

Коротка же человеческая память! Ещё не начались потрясения, ещё только-только надвигаются перемены, а вожди, ханы эти мелкие, уже забыли то, что говорили вчера, и сегодня утверждают обратное… Ведь ещё недавно несчастный Кучулук носился от одного из них к другому, уговаривал-увещевал, чуть ли не унижался: мол, надо объединяться перед лицом общей опасности, необходимо создать единое войско – но какое там! Его и слушать они не хотели. Одни, сами в положении изгнанников оказавшись, его отталкивали как чужака, как пришлого, себя считая хозяевами положения. Другие же, напротив, числили себя в ничтожных и ничего не решающих, но тоже не желали прислушиваться к разумным словам высокородного юноши… Однако вот только-только пришла удача к Кучулуку, стал он владыкой, сегуном – и те же самые людишки уже примазываются к нему, на все лады стремятся угодить не только ему, но и его приближённым. Стыд берёт, когда смотришь на это со стороны! Так размышлял Кехсэй-Сабарах.

Ему пришлось на этом курултае подавлять вскипавшие в нём гнев и ярость, он старался говорить с собравшимися миролюбиво. Ведь как бы там ни было, к нему в руки сам падал плод, которым он давно хотел овладеть, но который казался недосягаемым. Все без исключения собравшиеся предводители племён и родов решили создать единое войско!

– Как же это вам удалось, Кехсэй-тойон?! – в восторге удивлялись его соратники, – Столько лет бились-бились, ничего ни у кого не получалось, а тут, на курултае, вмиг всё решилось!

– Да разве ж я тут решал? – грустно усмехался старый воин. – Решил всё страх перед монголами… Вот так и всегда, шевелиться начинают лишь когда припрёт, потому-то и остаются их племена почти что дикими – да и как иначе, если всё время в изгнании, если в диких чащобах приходится жить. Объединись они раньше, как то подобает людям в нужде и в беде, всё давно по-доброму пошло бы… Но и то ладно, и на том спасибо. Создадим такое войско – станем крепкой опорой нашему Кучулуку.

– Ещё бы! Верно!

…И тут же Кехсэй вновь вошёл в русло привычных для него дел, у него начались бесконечные хлопоты по созданию нового войска. Те же вожди, которые напоказ желали отдать как можно большее число воинов, навязывали ему никудышных людей, а то и просто всякий сброд, который не только что в дальний поход – за соседнюю гору и то не пошлёшь. Вот и приходилось Кехсэю производить строжайший отбор…

Хлопот у него стало – невпроворот. Обучать столь разномастное людское множество, собранное с бору по сосенке, учить новобранцев ратному делу, воспитывать в них умение повиноваться приказу, выполнять его всем одновременно и слаженно – ох какая нелёгкая задача! Едва ли не главной помехой тут стало непонимание меж людьми разных племён, вдобавок такими, что никогда и в строю-то не стояли. Сколько тут несуразицы: каждый по-своему любое слово повеления понимает. Приходится составлять подразделения из воинов одного и того же рода, племени либо селения… Однако такое войско, как ни бейся, единым и несокрушимым не станет.

«Ладно, выбирать всё равно не из чего. Как говорится, чем богаты, тем и будем рады», – мысленно говорил себе Кехсэй-Сабарах. А в походе, думалось ему, все неувязки сами собой увяжутся, все углы понемногу сотрутся…

Глава четырнадцатая Жизнь после Боорчу

«Из предметов снаряжения каждый воин обязан был иметь при себе: пилку для острения стрел, шило, иголки, нитки, глиняный сосуд для варки пищи (хотя при нужде мясо елось и в сыром виде) и кожаную баклагу («бортохо») вместимостью около двух литров для запаса кумыса, молока или воды. В двух небольших седельных сумках («далинг») возился неприкосновенный запас пищевых продуктов и запасная смена белья. Неприкосновенный запас состоял из монгольских консервов – сушеного мяса и сушеного молока, которые употребляются и до сего времени».