По велению Чингисхана

Всю Монгольскую Державу облетела страшная весть о гибели Боорчу и о тяжкой ране Сюбетея. Весь Ил шептался: Сюбетей еле дышит…

– О, иначе и не могло быть! Разве эта Чаган-Хэрэм, эта Белая Стена открыла бы свои врата, не взяв кровавую дань?! – так истолковывали жуткое известие старые мудрецы, так вещали почтенные седобородые учёные люди. – Разве может столь великая держава исчезнуть с лица земли без великой жертвы со стороны её врагов?!

Однако суровые военачальники, люди воли и дела, не склонные верить в разные знамения и приметы, привыкшие опираться лишь на собственный опыт, на то, что сами видели и испытали, слышали и перенесли, такие толкования не воспринимали:

– Это они с жиру бесятся, от безделья мелют всякую заумь. Нечего молоть пустяки! Ведь в каких мы только битвах ни бывали, каких только стран ни покоряли – всё одно, без крови не обходится ничего… А Боорчу сам подставил себя под стрелу, собой пожертвовал, спасая своих «чёрных». Пешее войско своё хотел уберечь, вот и…

– И сколь же много людей он спас ценой своей жизни?

– В его войске было восемь мэгэнов. Четыре мэгэна он вывел целыми из сражения.

– Ничего себе! Каков молодец! Вот настоящий военачальник: столько людей сохранить в таком кровопролитном бою!

Мухулай грозно крякнул, давая понять, что такие разговоры ему не по нраву, и окружающие тут же смолкли. А он молвил:

– Что толковать о том, чего не ведаете?! Ведь ничего не соображаете в делах войны! Боорчу… да Боорчу… Да разве четыре мэгэна пехоты – это много в сравнении с ним? Да он, Боорчу, один десяти мэгэнов стоил! Неужели не ясно вам, что гибель такого воителя может пошатнуть судьбу всего Ила, в котором сотни племён и родов? Эх, нет больше Боорчу… не стало у нас Боорчу нашего славного! Такая брешь пробита в нашем едином цельном строю… Теперь мы – что тигр со сломанными клыками. А если случится самое худое, если и великого Сюбетея не станет, что тогда? Разве есть у нас люди, могущие занять их место, восполнить эту брешь? Нет таких! Нет…

* * *

Ставка хана была устроена на берегу обширного озера, в которое впадали четыре реки.

…После того, как из крепости вышли примерно пять тумэнов пехоты и восемь конных мэгэнов, перед самой крепостью нежданно возник тумэн под водительством Джэбэ, обойдя стороной китайские войска. Защитники крепости, опешив и заметавшись от этой внезапной лавины, не успели даже закрыть ворота – и монгольский могучий отряд успел ворваться в крепость и заблокировать их.

Чёрная весть о падении крепости Чапчыйал обрушилась на китайские войска подобно грому с ясного неба. Не зная, что делать и куда кинуться, они несколько дней стояли там, где эта весть их застигла. А монголы, носившиеся вокруг них, отсекли от их войска отборную конницу джирдженов и заставили её целый день напролёт гоняться за ними. Вконец измотав джирдженьских лошадей, они начали прицельный обстрел и расстреляли большинство конников врага, оставшихся просто изрубили. Почему-то монголы не стали в этот раз брать никого в плен и не вынуждали сдаваться. Да и джирджены, чьё упрямство вошло в поговорки, пытались сопротивляться и рубились отчаянно. Но этот противник оказался им не по зубам. Их сопротивление оказалось бесполезным, и почти все они были истреблены, не нанеся монголам никакого ощутимого вреда…

И всё это кровопролитие совершалось на глазах у пешего войска, состоявшего из китайцев – словно бы показательная казнь для них устраивалась. И она их действительно устрашила, ледяным холодом влилась в их кровь! Уж если конница такого могучего народа, как джирджены, терпит столь сокрушительное поражение, то разве могут сопротивляться они, простые люди, ставшие пешими воинами? – так думалось оцепеневшим от ужаса китайцам.

И всё же они заняли круговую оборону, став в десять рядов с поднятыми копьями. Монголы же и не думали налетать на них – они их просто расстреливали из луков с дальнего расстояния. Но самыми ужасными для воинов были мгновения, когда кого-то из китайцев монголы вытаскивали из плотного строя и волокли на аркане…

Долго ли может в таком аду, да ещё и в безводной степи, продержаться войско, даже немалое? Китайцы упорствовали дней семь, а потом были вынуждены сдаться на милость победителя

* * *

В ставке тойоны совещались: что делать с пленными?

– Столько их в наших руках теперь! Подумаем, как использовать, к какому делу их приставить, – обратился к собравшимся Мухулай, главенствовавший на совете.

– Можно их использовать по хозяйству, как прислужников, как чёрных работников. И в уходе за скотом пригодятся… Надо их разделить меж нашими, которые в тылу, в степи остались…

– А из самых крепких стоит «чёрное» войско собрать, чтобы оно нам щитом послужило, когда в битве такая надобность возникнет…

– Ладно. У кого ещё есть какие-то мысли на сей счёт? – вопрошал Мухулай.