По воле Персеид

И Шарль прыжками, пропуская ступени, взбежал на наш этаж. Я повернулась к тете, желая узнать, что произошло. Та только невинно пожала плечами и подняла брови. Я скрестила руки на груди, приготовившись выслушать оправдательную речь.

– Нет, ну а что такого? Не молчать же нам три часа, вот я и решила чуточку поближе узнать твоего Шарля. Только и всего.

– Признавайся: опять ищейку включила?

Она приблизилась ко мне вплотную и прошептала:

– Ищейки, Фабьена, это такие собаки, которые людей ищут.

Я ответила тоже шепотом:

– Вот-вот. И ты думаешь, что должна помогать людям в поисках себя.

По ее глазам я поняла, что ей нужно немного времени, чтобы переварить мои слова. В конце концов она шагнула с места и, звонко хлопнув меня по спине, направилась к себе.

– Неплохо, Фабьена. Остроумно…

Я поняла, что она и там выпила. Я пошла следом за ней и, когда она собиралась уже закрыть за собой дверь, сунула ногу в проем.

– Ну как, хорошо с друзьями посидели?

– А я к ним не пошла.

– Серьезно? А что ты делала?

– Пошла к другому другу. У меня, Фабьена, много разных друзей!

И она нажала на дверь сильнее – оставалось только убрать ногу, если я рассчитывала пользоваться ею и дальше. Дверь медленно закрылась до конца, и я еще немного перед ней постояла. Взбираясь по лестнице, я громко повторила, передразнивая:

– «У меня, Фабьена, много разных друзей!»

Когда я зашла в лофт, Шарль лежал на длинном пестром индийском коврике и смотрел в потолок.

– Ты что-то сказала?

– Нет, повторяла тетины слова.

Я взяла с дивана сценарий и легла рядом с Шарлем.

– Это вот Смарт попросил почитать…

Я показала ему титульную страницу. Он приподнялся на локтях.

– Ишь какая ты теперь важная.

Я не нашлась что ответить.

– Скажи, тебя тетя не слишком достала своими расспросами?

– Нет, а что?

– А почему ты, когда только приехал, был такой нервный?

– Когда мы утром уезжали, ей кто-то позвонил. И там, видимо, было что-то важное, потому что она тут же отменила встречу с друзьями и сказала, чтобы я отвез ее в твой бывший дом.

– На маяк?

– Нет. Тот, где ты жила в детстве.

Как и всегда, когда меня ошеломляет новость, я схватилась за сердце.

– Правда? Зачем?

– Не знаю. Она только вышла с какой-то зеленой коробочкой и еще без устали благодарила нынешнего хозяина, что тот ее нашел.

Я ощутила, как у меня екнуло сердце. Как во время приступа аритмии, которые у меня бывают, – но на сей раз не от него.

– Выходит, не врал паршивец, – только и смогла я выговорить.

– Кто?

– Этьен.

Мы продолжали лежать на ковре, глядя в потолок. Стало слышно, как тетя внизу запела песню Кэрол Кинг «I feel the Earth move»[3]. Я вспомнила, как мы танцевали втроем на кухне, когда я была подростком. По сравнению с мамой и тетей, я танцевала так себе – но, когда они обе, окружив меня, пускались в пляс, волей-неволей приходилось включаться в общее веселье. Шарль повернул ко мне голову и сказал:

– Тебе не кажется, что она многовато пьет? У нее была с собой бутылочка чего-то крепкого. Пока ехали назад, несколько раз приложилась.

Я закрыла глаза и тяжело вздохнула. Шарль меня обнял. Он понимал, что у меня вот-вот хлынут слезы.

Этьен

Когда Фабьена мне позвонила, я пылесосил. А пропылесосить весь маяк – дело небыстрое. Телефон я не расслышал. Увидев четыре пропущенных звонка, я решил, что случилась беда. Фабьена, к сожалению, редко звонит. А я был бы рад почаще узнавать, что у нее происходит. Просто чтобы быть в курсе, как у них там дела в Сент-Огюсте. И чтобы знать, что она не забывает Кловиса и меня.

Когда я перебрался на маяк, ждал, что она будет регулярно наведываться сюда с указаниями, что и как делать. Думал, будет часто звонить и спрашивать, как там ее деревья с цветами. Куда там. С тех пор, как она узнала, что у нее аутизм, ее будто подменили. То есть это, конечно, все та же Фабьена Дюбуа – только освобожденная. Или взбунтовавшаяся. Мне всегда казалось немного сомнительным это ее стремление непременно докопаться в поисках себя до самого дна. Ну да, все мы разные. И что дальше? Мне ни к чему платить специалисту, чтобы услышать то, что я знаю и так.

Она уже призналась, что с диагнозом ей стало легче жить. Что ж, рад за нее. Вот только на окружающих это сказывается – и я не уверен, понимает ли она это.

Когда мы познакомились, ей было семь. Крохотная, нос и щеки все в веснушках – а характер уже ого-го. Я сразу привязался к ней, ее папе и маме. Они стали мне семьей, потому что своей собственной у меня, можно сказать, и не было. Лоран часто звал меня помочь в саду, и Фабьена каждый раз пыталась увязаться за нами – и сердилась, когда он говорил ей найти другое место для игр. Мне она нисколько не мешала, но ему, похоже, хотелось побыть в мужской компании – со мной, пацаном.

Довольно скоро она сказала, что я ей как старший брат. Это звание, среди прочего, давало мне право всячески ее доставать, как и полагается брату. Сколько раз приходилось уговаривать ее не реветь из-за какой-то шутки!