Несколько хуже обстояло с пожилым профессором химии Сергеем Николаевичем Наумовым, особенно, когда он под конец был избран товарищем декана. Пожалуй, это был тогда единственный неприятный член факультета. Беспокойный человек, мало с кем уживавшийся. Когда я работал еще в Научном отделе Наркомпроса, там создавался Химический институт, одним из членов коллегии которого был Наумов. Но через некоторое время он должен был подать в отставку. Я осведомился у других членов коллегии о причине. Мне сослались на его невозможный характер:
— Наумов хочет везде и всеми командовать!
Позже я убедился в справедливости этой характеристики. К тому же он обладал еще и другим едва ли положительным свойством — увлечением спиртными напитками, к чему в его распоряжении тогда, как у химика, были достаточные возможности.
Положительным же его качеством являлось то, что он сумел добыть достаточное количество оборудования для химической лаборатории, мастерски смазывая, где было нужно.
С той поры, как Наумов стал товарищем декана, на нашем факультете начали возникать небывалые раньше трения и даже интриги, и лидером в них всегда бывал Наумов. Он приобрел некоторое влияние на факультете в связи с тем, что я доживал свои дни по роли декана, так как оставался в Москве, а Наумов по роли заместителя декана должен был руководить факультетом в Ташкенте. Поэтому Наумов становился все развязнее и даже иногда угрожал мне:
— Не поднимайте такого-то вопроса, потому что все равно я его провалю на факультетском заседании.
Между прочим, Наумов как-то странно подружился с заведующим финансовой частью Н. С. Арсеньевым, и они постоянно хвалили друг друга. Впоследствии эта дружба еще дала о себе знать.
В другом роде беспокойство причинял А. А. Борзов. Это был просто идейный фантазер. Заседания он посещал редко, и в деловой работе участия почти не принимал. Но, когда появлялся на заседании, любил экспромтом поднимать разные сложные вопросы, по которым потом деканату приходилось много работать, чтобы под конец показать факультету их неосновательность или неисполнимость. А между тем и время, и труд затрачивались зря. Поэтому появление Борзова на заседании всегда меня смущало — сейчас будет поднят какой-нибудь фантастический вопрос…
Очень полезными оказались в факультетской работе несколько молодых членов, которые серьезно решили ехать и работать в Ташкенте: Э. К. Эпик, В. М. Комаревский, П. А. Баранов и др.
Чем дальше, тем яснее мне становилось, что сотенный состав университетского совета — лишь фикция. В него, между прочим, входило немало пожилых профессоров или таких, которые были окончательно устроены в Москве и которые столицу на Ташкент, конечно, не променяют. Ясно было, что они зачислились профессорами Туркестанского университета, не покидая своих московских постов, только номинально, чтобы получать лишнее жалованье. Они скрывали свои намерения, но разгадать их труда не было. Мой пример — открытое заявление, что в Ташкент я не поеду — последователей не приобрел.
Я боялся, что, когда настанет момент двинуться в Ташкент, вместо сотенного состава видной профессуры, которую с таким нетерпением ждут в Ташкенте, окажется аравийская пустыня. Выйдет большой скандал…
Поэтому я стал настаивать в совете, чтобы была произведена окончательная анкета — кто едет и кто нет. При этом заявившие о намерении ехать уже являлись бы морально обязанными пред университетом исполнить свое обещание.
Мое предложение встретило сначала резкую оппозицию и в правлении, и в совете. Особенно горячился молодой профессор биологии С. И. Огнёв:
— Неужели, — восклицал он, — профессора такие монстры, что, пообещав поехать в Ташкент, они после от поездки откажутся!
Тем не менее мое предложение было настолько правильным, что сопротивление было сломано. Совет постановил произвести анкету именно по предложенной мною форме. В этом решении я встретил горячую поддержку со стороны молодежи, решившей ехать. Пожилые же до конца сопротивлялись.
Анкета была произведена, и результат оказался трагическим. Почти все профессора отказались ехать и между ними наши столпы, более всего ораторствовавшие на собраниях. Одним из первых отказался С. И. Огнёв… Осталась, главным образом, молодежь и только десятка полтора более пожилых. Это была своего рода катастрофа, но хоть стало явным то, что скрывалось.
На нашем факультете в числе отказавшихся были: Л. К. Лахтин, В. А. Костицын, А. А. Сперанский, К. И. Мейер, А. А. Борзов, петроградский механик Колосов и др.
Мы начали спешно заполнять образовавшиеся бреши, и кое-что сделали. Все же в Ташкенте, где студенты следили за движением первого нашего эшелона и где публика собралась на вокзал торжественно встречать известных профессоров, испытали разочарование, увидев почти исключительно молодежь.
А ехать в Ташкент, несомненно, было пора. Более чем двухлетнее сидение университета в Москве раздражало общественные круги в Ташкенте. Ждут, ждут, газеты без конца болтают об образовавшемся университете, а его все нет и нет.