По волнам жизни. Том 2

Оказывается, — убирают вокзал, моют полы. Из каждого помещения по очереди выгоняют публику, которая вынуждена тащить свои пожитки на вещи и тела спящих в соседнем помещении.

Мытье, или жалкая пародия на него, кончается. И не успевший просохнуть пол вновь покрывается валящимися от усталости телами.

Не все, впрочем, ложатся опять.

К пяти часам утра на привокзальной улице, около советского учреждения, которое ведает пропусками, уже образуется толпа. Сдавши тяжелый багаж на хранение, с легким в руках, — пошел и я в эту очередь.

Толпа все растет и растет. Она уже доходит до колоссальных размеров. Все это — несчастные пассажиры, стремящиеся в очередь, чтобы получить, наконец, право на выезд из проклятой харьковской пробки.

Но проверка мандатов начинается только в девять утра.

Ждем. Дождались. Что тут началось… Изнервничавшиеся, невысыпавшиеся ряд ночей люди полезли друг на друга, кричат, толкаются, дерутся… Карманные воры не пропускают своего случая…

Три часа непрерывающейся свалки — и бьет двенадцать часов. Больше никого не пропускают, советское учреждение закрывается до завтра.

Несколько сот счастливцев получили разрешение продолжать путь. А тысячи возвращаются с отчаянием: либо получили отказ, либо не попали в очередь. Завтра, значит, начинай все сначала.

Я также не добрался до очереди. Потеряв половину дня зря, я ходил еще в комендатуру, в другие учреждения, прося о пропуске. Ничего не вышло: или ссылались на поздний час, или на то, что не от них зависит.

Объяснили мне, что есть здесь, на вокзале, одно специальное учреждение, причастное перевозке пассажиров. Называется оно — посадочная комиссия.

Помещается она в вагонах, стоящих на вокзальных путях. Она, говорили, действительно «сажает», кое-кому помогает… Только стоит это уж слишком дорого, и такая помощь по средствам разве лишь спекулянтам, что пожирнее. Говорили также, что личный состав посадочной комиссии очень часто меняется. Как-то каждый ее состав слишком быстро навлекает на себя обвинения или подозрения во взяточничестве, да и другим партийцам тоже лестно побыть, хотя бы некоторое время, членами этой «хлебной» комиссии.

Итак, пришлось застрять. Отправляюсь к вечеру посмотреть город. У вокзала базар. Тогда еще много на нем продавалось, и впервые после Москвы я увидел обилие продуктов. Впервые, после перерыва, нашел здесь и белый хлеб. Но на базаре чувствовалась уже дороговизна.

Город как будто мало и изменился. Магазины еще открыты, есть кафе, подкрепиться в которых стоило сравнительно недорого. На бульварах гремит музыка, и здесь же, на огромном полотне, бесплатно показывается какая-то киномелодрама.

Побывал на окраине. Летнее время, толпы на улицах, женщины сидят на лавочках у ворот, стрекочут и лузгают семечки. Идиллия… Харьков еще мало испытал, это впереди.

Переночевал, чтобы избегнуть ужасной ночевки на вокзале, в астрономической обсерватории, в Ботаническом саду, где обсерватория являлась забытым, не привлекающим к себе ничьего внимания, кроме грабителей, уголком. Временно заведовавший обсерваторией Герасимович дал мне приют на диване, в канцелярии обсерватории.

А рано утром я отправился опять хлопотать о разрешении продолжать путь. На этот раз меня направили в одну из боковых привокзальных улиц, где перед двумя домами вскоре образовались многотысячные толпы. В одном доме выдавались пропуска для военнослужащих, в другом — для остальных. Я стал в первую очередь. Опять крики, драки. Почему-то между военнослужащими оказалось немало женщин, впрочем, тогда это удивлений более не вызывало. Под конец установилось некоторое подобие очереди, хотя ловкачи, бывшие далеко позади меня, все же успели добиться своего раньше.

Простояв в хвосте около трех часов, я таки добился очереди.

На комиссара, проверявшего мандаты, мой документ произвел впечатление:

— У вас, товарищ, наверное, отдельный вагон? На него написать пропуск?

— Нет, благодарю! Я удовольствуюсь местом в обыкновенном делегатском вагоне.

Но выехать сразу — все же не удалось. В Харькове получили тревожные вести. Неподалеку, в двух разных местах, были совершены нападения на поезда шайками батьки Махно.

Одна разобрала путь и ограбила подошедший поезд к югу от Харькова; кое-кого при этом и прикончила. Другая заняла небольшую станцию близ Полтавы и здесь напала на поезд. Всех ограбили; несколько матросов и коммунистов, обнаруженных в поезде, убили (матросы тогда, в своей массе, солидаризировались с коммунистами). Награбленное добро, в том числе и советский автомобиль, увезли на подводах.

Пока что движение поездов от Харькова приостановили.

Но утром нас все же выпустили. Впереди ехал бронепоезд, а саженях в ста за ним и мы.

Под Полтавой

На линии было уж тихо. Вдоль пути и на станциях посторонних лиц вовсе не замечалось. Эта осторожность не была излишней; но так как на станциях не было женщин, продающих продовольствие, то рассчитывавшим на это пришлось поголодать.